Табу

Кархаров передал мне не только информацию об угрозе, но и подкинул мысль как поступить лучше. Оксана всё это время наводила справки, её интересовал некий Константин Мирошенко, гражданин Белоруссии, но выехавший на ПМЖ в Молдавию много лет назад. Писала письма в посольства, даже покупала билеты, но так ни разу и не решилась улететь. Она их не сдавала, думаю просто не решалась подойти к стойке регистрации, задумчиво стоя в толпе снующих пассажиров. Делала это раз за разом, не находя в себе смелости. Готова была лететь в никуда, искать любимого в чужой стране, зная только фамилию и имя, цвет глаз.

Последним толчком послужил найденный портрет голубоглазого паренька, что сидел на подоконнике, он смотрел прямо в глаза, топил прозрачной голубизной, чистотой и любовью. Представил, что она смотрит на него, когда меня нет рядом, возможно плачет, переживая не случившуюся первую любовь. Даже Моисей тогда сказал, что полюбила она, кажется, по-настоящему. Сжимал в руках портрет, сгорая от желания порвать в клочья, спалить в пепел и развеять из окна. Это убило меня, но после успокоило. Она не смогла, а я нашёл его. Молодой преподаватель государственного университета жил в пригороде. Получал неплохо, но почти ничего не тратил, лишь делал регулярные переводы на родину.

Боже, мысль о том, что уже через два дня она будет не у меня, а у него, съедала меня. Ещё никогда и никому не отдавал своего так легко и просто. Именно со «своего» все началось, этим и закончится. Жаждал до хрипоты, до боли в груди, а получив, присвоив и завоевав, вынужден отпустить, потому что это бессмысленно.

Да, отец выкрал маму, но она сама этого хотела. Он поселил её в трухлявом домишке, но ей было неважно, главное – вместе. Несмотря на стороннее сопротивление, это был её выбор. А я? Увёз вопреки согласию? Спрятал и та, что стала моим «табу», превратилась в награду, завоёванную силой. Взятая теплом и лаской уютно пристроилась на коленях, больше не задавая вопросов.

Возможно, это всё правильно. Возможно, так и надо, ведь победителей, кажется, не судят? Панфилов мог первым меня шлепнуть, но упустил, пренебрёг, потому что недооценил, как я сильно её люблю. Произносил это слово про себя. Шепотом. Оно так странно ощущалось, как льдинка в жару, как уголёк в зимнюю стужу. Постоянно менялось, взрываясь в сердце новыми оттенками. Больше не боялся его. Но переживал, что моя девчонка никогда не почувствует этого, а если и почувствует, то не поймёт, потому что не знает разницы. НЕ сможет определить, ведь не знала иного. Хотелось ли любви? Конечно, но безусловной. Неоспоримой. Не желал увидеть через много лет сомнение в её потухшем взгляде, что с другим могло быть все иначе, лучше.

Отпускал, но для этого должен был вернуться, чтобы прикрыть её спину. Чтобы шла и не оглядывалась. Поэтому и возвращался, готовый встретиться с реальностью.

– Откупаешься? – вдруг закричала Оксана, расправляя руки, как крылья. Ветер, почувствовавший перемену её настроения, ударил в лицо, взметнув длинные волосы вверх. – Или трусишь, Лазарь? Почувствовал то, что может спалить тебя ко всем чертям? Защемило в груди, да? Думаешь, отпустит, если выбросишь меня за пределы этого острова?

Слушал. Впитывал каждое слово её гнева. Знал, что взорвется, но пусть уж лучше тут. Рядом со мной. Хотелось запомнить её разной на случай, если никогда не увижу вновь.

– Возвращаешься? Да они же убьют тебя, не понимаешь? А я знаю, что в том мире не прощают всего этого. Ни слабости, ни предательства, ни ошибок. Как ты не понимаешь? Думаешь, сможешь выкупить меня? Да? Жизнь мне новую гарантируешь? А нужна ли она мне? Лазарь, ты такой придурок. Что дашь взамен?

Она обернулась, зацепившись за меня горящим взглядом, затем вздрогнула и вскочила на ноги.

– Васька? Нет! Не смей, ты не сдашь его.

– Оксана, – хотелось утешить, но слова все пропали. Сердце опустело, а в голове лишь бился её крик. Оксана отвернулась к реке и завопила во все горло, расправив руки. Длинные рукава шелкового платья взметнули вверх, как крылья ворона. А крик, переходящий в вой, пронимал до глубины души. Хотелось прижать и успокоить. Но не мог. Больше не имел на неё права, после того, что только что сделал. Её вой ещё долго гулял по воде, эхом отдаваясь о скалы.

***Олег***

Выйдя из давящих стен больницы, впервые расправил плечи, чтобы набрать в грудь по-летнему пряного воздуха как можно больше. Облегчение опьяняло. Не подходил близко, наблюдая, как Андрей вывозит на коляске свою жену из опостылевшего здания клиники. До сих пор живы воспоминания, а в носу стоит запах гари и запекшейся крови. Помню наши крики, приставленный ствол к голове хирурга, на стол которого мы положили сразу двоих. Помню их безжизненные лица, закатившиеся глаза и сажа… Такой въедливый запах, что сотрется из памяти еще не скоро. Но уже лучше. Уже дышать можно.