Табу

Знал, что в одиночку работать проще, никто не влезает под кожу, ни к кому не привыкаешь. Но после того взрыва понял многое, ощущение наполненности приходит лишь тогда, когда все сгорает, а ты вены рвешь, чтобы исцелить и восстановить. Когда слезы высохли, взгляд сбросил оковы красной припухлости, а губы, пусть пока и незаметно, но изгибаются в улыбке. Мы вновь строим планы, мечтаем об отпуске, который не случится, можем смотреть друг на друга, не отводя стыдливые взгляды.

Кошмары ещё приходят по ночам, но уже реже, дни стали наполняться иначе, все меньше вбирая негатив. Но это меня и пугало. Хотелось поговорить, высказаться, услышать в ответ то, что ты и сам прекрасно знаешь, но боишься произнести вслух. А вместо этого опять гоняю мысли в голове, играя партию сам с собой.

– Лазарь, – закурил и выдохнул его имя с дымом. Вытолкнул, как муху назойливую, о которой думал в последнее время почти не переставая. Только теперь понял, что делал Серёга все эти годы для Моисея. Он был цементом, склеивающим все слои банды. Ему верили, уважали, боялись и доверяли лишь потому, что он был свой. Никому и в голову не приходило, что зарабатывал он за неделю больше некоторых за год лишь потому, что относился к этому, как к хобби. Не строил из себя знатока и умника, просто пахал, берясь за любое дело, как пионер. Стоял со всеми, не деля людей на ранги. Был своим даже там, где волки озирались бы по сторонам.

Не стал бы рыться в подноготной, если б не Моисей, готовый спустить всех собак, когда тот тихо, так сказать, по-английски, ушел из больницы, забыв попрощаться. Хватились его не сразу, а когда подняли, что произошло, то и Оксаны след простыл. Моисей готов был сам пуститься за ним по следу, бледнея от мысли, что правая рука выкрала его племянницу, которая каким-то боком оказалась причастна ко взрыву. Я видел, что она не сама туда пришла, а если бы не повернул голову, то и сам рвал и метал от гнева. Но, стоя в нескольких метрах с ребенком на руках, мог только наблюдать. Видел Лазарева, то бледнеющего от страха, то румянящегося от гнева, видел дергающуюся на пистолете руку, белые пальцы. Даже представить не мог, чего ему стоило выстоять и тихо наблюдать, как её уводят, держа на мушке. Но Оксана не испугалась, сопротивлялась, выкрикивая что-то Лазареву. Она будто пыталась остановить его, боялась за него. Уберегала. Тогда и понял, что Лазарь мне достался с приданным. Что бы ни делал, уже ничего не изменить. Поэтому и спрятал там, где никто, кроме влюбленного Ромео не найдет. Взрывное устройство извлекли, даже не удивился, когда нашли следы её отпечатков и расплавленный клок волос. Конечно, подрывник же просто обязан запутаться волосами в небольшой коробке. Но Моисей, перепугавшийся за дочь, отказывался смотреть на вещи реально. Еле усмирил его тогда, переключив внимание на Янку и приболевшую Плюшу. Как просто все оказалось. Детские газики закружили старика в бытовухе, напрочь позабыв об угрозах.

Труднее всего оказалось разобраться с «центром». На связь Лазарь, естественно, не выходил, поэтому отдуваться пришлось мне. Но и я не скоро вышел из зоны тишины, сначала кипел от гнева, судорожно прогоняя в голове мысли, что могло произойти, не устрой Янка рокировку.

Пока Серёга был в отключке, я размышлял, разбирая каждое слово, обрывки информации, наводки. Поднял на уши город, пойдя наперекор «центру», требующего тишины в регионе. Да и еще на кануне крупного политического саммита. Ждал, пока Лазарь откроет глаза, рассмеется и выложит, что нарыл своим длинным любопытным носом. Наблюдая за его безжизненным телом, ощущал, как тот злорадно посмеивался, от того злился ещё больше, изводя врачей угрозами. Но он смылся! Падла такая! Ушел! И тогда мне стало ясно, что ушел он не от меня и угрозы расправы, ведь знал, что не трону. Нет, ну побушую, как полагается, но кран кислорода перекрывать не стану, а от другого. Смылся, чтобы не самому спрятаться, а Кошку свою спрятать, о которой бредил в больнице. И спрятать хотел не от меня, а вот это уже было интересно…

Разрыл всё, что получилось, даже на поклон к «центру» пошел, чтобы найти скрытного придурка, но те упорно молчали то ли из-за страха, потому что нет ничего хуже, чем до сих пор активный и много знающий агент, то ли сами мало что о нем знали. Зато выяснил, что наш мягкий и вечно весёлый друг на «зоне» топтался, где и вышел на Моисея. Сунулся в тюрьму, но там накануне случился пожар, унесший в небо пеплом все личные дела, которые еще не успели «оцифровать».

Тупик. Куда не кидался, везде был тупик. Дом его был стерилен, кроме огромной гардеробной, пухлого от зелененьких и презервативов сейфа ничего не нашли. Зато поняли, что алкоголиком тот был весьма странным. Покупал, но не пил, хранил дорогущие бутылки, как коллекционер в отдельной комнате. Машины стояли в гараже, покрывшись пылью, навигация в них отключена, а история передвижений стерта. Хотя, чему удивляюсь? Столько лет работать с Моисеем мог только «чистый» и очень умный парень, коим и являлся Лазарев.