Табу

Васька… Братик… Он был единственным, кто приезжал ко мне в интернат по выходным. С первыми лучами солнца я взбиралась на широкий подоконник, поджимая коленки к подбородку, и ждала, когда черная иномарка отца появится на горизонте. Заметив темное пятнышко на проселочной дороге, замирала, сплетая средний и указательный пальцы в крестике. И Васька никогда не подводил. Сначала он привозил запрещенные шоколадки, так негативно влияющие на девичью фигурку, которыми я щедро делилась с соседками по комнате, а затем и настоящую «запрещенку»: ставшие в моде женские романы с будоражащими сценами секса, затем шампанское, сигареты, а в последних классах – друзей-мальчишек. Девчонки, опьяненные несколькими часами свободы «родительского дня"», и отчаянно желавшие внимания противоположного пола, прятались с незнакомцами по чуланам, подворотням и прачечным, являясь к ужину с красными и потрескавшимися от долгих поцелуев губами. Васька…

Силы, найденные для того, чтобы просто выйти утром из дома, стали стремительно покидать меня. Ноги подкашивались, и я то и дело заваливалась на большой тополь, с веток которого падали комья снега. В голове творился хаос, я скакала от одной мысли к другой, металась от щемящих своей наивностью воспоминаний к непреодолимому желанию или разреветься, или убить всех, кто причастен к моему горю. Какой бы он не был, чтобы он не говорил… Он был моим.

Как только вместо зияющей дыры появилась глиняная горка с примесью комьев льда и камней, торопливо прикрытых венками из живых цветов, ждать стало совсем невыносимо. Еще раз посмотрела на фотографию отца, утонувшую в пестрых лепестках роз, развернулась и побрела по узкой тропинке, между сверкающих памятников.

Устала думать. Устала идти, и дышать я тоже устала. Все, чего хотела – спать. Мне просто нужно было выспаться, чтобы попытаться найти аргументы для самой себя, найти мотивацию, вескую причину, чтобы проснуться завтра и подумать о себе. А сейчас, что делать мне сейчас? Вернуться домой? Да, можно. Но только… Где он, где мой дом? Камчатка? Но там не осталось ничего: вся недвижимость была распродана, даже бедной бабушке пришлось податься обратно – на родину, под Владимир. Там ее ждал старенький покосившийся домик с каменной печкой, откуда и забрал ее отец лет пятнадцать назад, хоть она сможет жить нормально, не скукоживаясь от осуждающего взгляда. Вернуться на квартиру? Снова включить телевизор, успокаиваясь монотонным клацаньем заедающей кнопки пульта? А дальше что? Нужно узнать, сколько времени мне отведено на личное пространство, кажется, отец должен был оплатить год? Нужно поесть, потому что не помню, когда видела горячий обед.

– Оксана…

Я вздрогнула и замерла, истерично вспоминая, сколько раз я слышала от него свое имя. Но в голове лишь всплывали обрывки наших стонов, окровавленные пальцы, горестные вздохи, шлепки влажной кожи и его шипящее: «Кошка». Не могла повернуть голову, не хотела снова наткнуться на его щенячий взгляд, наполненный болью. Откуда она там? Что этот мальчишка может знать о боли?

С того момента, как он напоил меня до отключки, мы и не виделись. Я очухалась только через сутки. Холодильник был забит едой, телефон выключен, а квартира закрыта на все замки. И вот снова он.

– Оксана, – повторил он, подойдя ко мне ближе.

– Не приближайся, – шептала я, потому что голос так и не вернулся.

– Не дури, девочка, – Лазарь говорил тихо, облокотившись о капот своей отполированной машины. Старался выглядеть расслабленно, но выступающие от напряжения желваки выдавали его с потрохами.

– Мне нужно держаться от вас подальше.

– Садись, я подвезу, – Сережа дернулся от моих слов, но лишь поджал губы, чтобы сдержать рвущиеся слова.

– Нет, я сама.

– Ты же знаешь, что я все равно подвезу. За тобой только выбор, как это я сделаю.

Он не сводил с меня глаз, а я же, наоборот, трусила, не в силах посмотреть. Чего боялась? Жалости? Слабости? Что в его глазах я боялась увидеть? Копалась, пытаясь найти хоть намек на ненависть, искала ниточку, за которую можно потянуть, чтобы заставить себя возненавидеть его. Но внутри было пусто. Ничего. Выжженное поле и пустота.

– Сереж, я прошу тебя, уезжай. Уйди. Оставь меня.

– Оксана, я отвезу тебя домой, – он схватил меня за локоть и почти насильно втолкнул в машину, предварительно заблокировав замок. Старушки, торгующие цветочками у ворот кладбища, с нескрываемым интересом наблюдали за довольно странной парочкой. Сидя круглый год на одном месте, редко удается увидеть что-то интересное. Все одинаково: скорбь, слезы. Даже слух притупился, сердце больше не ёкало от женских рыданий. А тут такие страсти. Старушки перешептывались, тыкали пальцами в их стороны, периодически косясь на пару, застывшую у ворот. Васька с Ниной с любопытством наблюдали за тем, как Лазарь шустро оббежал машину и рванул с места.

– А они?

– Василий на машине, доберутся, – отсек Лазарь, топя педаль. Он гнал машину по ухабам, вилял по накатанной колее, ловко обгоняя грузовики и печально плетущиеся машины.

– Мне не домой.

– Я знаю.