Taedium phaenomeni (СИ)

      Убирайтесь прочь, убирайтесь в свой ад, в свой рай, в свою мерзкую желтую пшеницу, в свое сгоревшее лето - просто убирайтесь, просто валите отсюда, просто прекратите показываться мне на глаза: эта проклятая баба может быть настоящим привидением, раз уж где-то в подвалах висят сраные изуродованные трупы, а может быть и простым сдвигом, раз уж в меня все равно вшиты чужие внутренности; ее тут нет, а я вижу, я помню, я продолжаю беситься, гнать прочь, путать воспоминания, не соображать, кто из нас кто.

      Вы наглые, нахальные, настырные твари: и ты, и она, оба себе под стать. Вам на меня наплевать, точно так же, как наплевать и всем им - отжили, померли, а продолжаете мучить, продолжаете лезть, продолжаете не давать жить, продолжаете приходить со своими проблемами, не желая открыть тупых дохлых глаз и увидеть, что у меня этих гребаных проблем в разы больше.

      Суки, суки, какие же вы все суки! Как же не хочется идти на поводу, тащиться следом, как же это все бесит, как же это все злит!

      А ноги продолжали идти все равно, ноги продолжали нести, спотыкались о корни, о выбравшиеся кости, о вырытые ямы. По листьям - капли металлической росы, по ступням - лианы, оплетающие розовый лотос, пробивающийся сутрой прямиком из нарастающего на жилы мяса. В проплывающих мимо размытых костелах - павшие чокнутые пропойцы, пишущие Иуд и Магдалин, под каблуками теперь - песок великих рек, Тигра, Евфрата, Кумано, кустарность мертвых китовых хребтов, боговых медуз, пущенных на флореальный фарш дельфинов.

      Мерзко, мерзко, как же здесь мерзко!

      Чем дальше он шел, чем отчаяннее гнался за ненавистной юбкой, тем хуже становилось вокруг: вылезали из могил мертвые еврейские скелеты, разрывая землю отодранными из суставов сгибами пожелтевших рук. Ухмылялись поскрипывающие черепа, отпадали нижние челюсти, сыпались дождем да градом зубы, извивались пухлые серые червяки, не коловратки. Отмершие струпья, отваливающиеся проеденными гнильцой клопами, вытягивались вдоль надгробий и могил, хватались за гармошки, аккордеоны, разболтанные провисшие струны. Бренчали, пели, дымили индейской папиросной трубкой их когтя красного орла «all the pretty little horses», спите, малютки, ночь темна, желта луна, лишь лошадкам не до сна.

      Проклятое ристалище, проклятый замкнутый гроб, сквозняк, мерзлая стыль, древние вороны с одним глазом. Потом вдруг - галлюциногенный сиськастый призрак, остановивший свой бег течением шумной воды.