Taedium phaenomeni (СИ)

      - Доволен? - озлобленно шикнул он, когда понял, что неугомонная мелочь сама ничего прекращать не станет. Сдохнет, разобьется в плоское прокисшее тесто, но ни в какую идти, зараза, навстречу не станет.

      Мелкий поднял голову, прищурил полуослепшие глаза, шевельнул губами - попытался что-то сказать, не смог, остался только слушать, все равно продолжая и продолжая методично обдирать измученную захваченную руку, пусть и обтекающую остальное тело защитную форму так легко, чтобы голыми ногтями, продрать не мог.

      Аллен, мысленно вздохнув, придвинулся к нему ближе. Понимая, что пакости черноглазой наверняка же ведь неудобно, наверняка же ведь удушливо и больно, спокойно, не обращая внимания на распахнувшиеся глазищи, подсадил ту коленом под ноги, чтобы смогла упереться подошвой о предложенное бедро и выпрямиться в полный рост, прекратив барахтаться бедным глупым окунем, попавшимся на лесковый крючок. Протянул вторую руку, погладил кончиками пальцев разгоряченную щеку, поймал тенью на лицо недоумение. Устало, переведя сбитое дыхание, пояснил:

      - Ты так старался затаиться и так старался меня спрятать, а сам орал сейчас так, что услышали все, кто только может здесь у вас услышать. Не думаешь, что это, по крайней мере, хотя бы немножко нелогично, славный ты мой?

      Ни о чем таком шумная неспокойная мелюзга, очевидно, не думала - удивленно хлопнула ресницами, бесцеремонно потопталась по предложенной ноге, временно заменяющей земную твердь. Задумчиво ухватилась за сдерживающую все еще руку двумя ладошками, а когда Аллен осторожно приотпустил, готовый в любой момент перехватывать обратно, только тогда бестия позволила себе опустить головенку, надуть щеки под неясной обидой, ковырнуть ногтями одежную складку и, стушевавшись, виновато как будто бы пробормотать:

      - Извини... Я только... просто... Ты сам же виноват. Чего ты меня доводил?

      Аллен стерпел, не сорвался, хоть и мог бы, хоть и все еще хотел бы. Сказал только:

      - Я всего лишь пытался спросить о твоем самочувствии, дурень.

      К его удивлению мальчишка едва не взвился снова, завопив стремительно поднимающимся обратно грубым голоском:

      - Так я о том и говорю! Какого... какого черта ты обращаешься со мной так, будто я...

      Явления ладони, опустившейся ему строго на готовый разрычаться рот и одновременно сыгравшей роль снотворной таблетки низкокачественного действия, электрического стульчака и щадящей дыбы с отнятой для опоры ногой Юу, кажется, не ожидал, а потому присмирел в поспешном обратном порядке, опять забился и опять замычал передавленным подвешенным горлом.

      Вынужденный терпеть, вынужденный полагаться целиком и полностью на волю того, кто держал сейчас в руках его жизнь, дождался, пока Уолкер наклонился, по-особенному интимно заглянул в распахнутые честные глаза, едва не прильнул лбом ко лбу и только после этого, вскинув вдруг руку собственную, пришедшую в движение против желания разума, прижался ладонью к седым губам, поспешно отводя взгляд да сдувая готовые вот-вот рвануть щеки.

      Ощутив вернувшееся право говорить, смущенно выбормотал:

      - Пусти меня. Понял, понял я все, только хватит... так на меня... пялиться. Придурок. Пусти уже. Не то дождешься, что придет чертово утро, пока ты тут стоишь и играешь в гляделки - терпеть тогда будешь до ночи: мне кроме таблеток другой еды никто не даст, даже если стану просить.

      Уолкер приподнял брови - он не то чтобы вообще пытался задерживать их продвижение с самого начала и единственно торчал тут для того, чтобы обезвредить и привести в трезвость того, кто задерживать как раз-таки норовил. Обессиленно хмыкнул, мысленно поставил вопросительный знак рядом с непрошибаемой мальчишеской упрямостью, и, очень нехотя, но подчинившись, все же подхватил бестию другой рукой, осторожно сгружая ту обратно на привычный для ее ног пол.

      Он был готов к чему угодно - к непредвиденной попытке разораться снова, к мстящему удару исподтишка, к острым зубенкам где-нибудь на прокушенном бедре, к попытке куда-нибудь сбежать да убраться, но детеныш только отвернулся, потер себе пальцами передавленное горло в промелькнувших ненадолго синяках и, разлохматив волосенки, струящиеся к лопаткам, буркнув о том, чтобы тупой Уолкер не тупил, а перся следом, потопал по остановившему бег коридору дальше, недовольно сопя себе под шмыгающий нос.

      Аллен беззлобно ухмыльнулся. Пожал плечами. Послушавшись, пошел за своим маленьким проводником, впрочем, поглядывая на того все еще с не необоснованной опаской - мальчонку изредка заносило, он приваливался боковиной к лязгнувшей решетке, путался в собственных неповоротливых ногах, непонимающе оглядывался кругом, будто напрочь забывал, куда и для чего продолжает продвигаться в этот темный ночной час.

      По-своему это нервировало, по-своему – и немножечко болезненно нездорово - умиляло, но трогать Аллен его не торопился, опасаясь нового всплеска нестабильной психопатии, да и запахи подгнившего мясца и чего-то тушеного, кислого, рыбного становились лишь только сильнее - значит, столовая основалась уже совсем близко и тревожиться было почти не о чем.