Шепотом говорить как назло не получалось: голос срывался то на крик, то на безудержный кашель, то и вовсе на немотное шевеление сдающихся губ, поэтому Юу в конце всех концов пришлось придвинуться ртом к чужому уху, выговаривая все полусбитые слова точнехонько туда. Чувство было странным, непривычным, но по-своему приятным, и Юу раз за разом думал - холодно ли ему или это просто от тесного присутствия дурной седой башки по спине скачут безумными кроликами такие же безумные мурашки?
- У тебя горячее дыхание, славный. И губы. И сам ты весь, между прочим, горячий. Как ты себя...
- Если не нравится, я и сам могу идти! - снова напрочь позабыв о том, что кричать здесь категорически нельзя, взвился Юу, в легкой еще пока истеричной панике отлупив говорливому идиоту бока да бедра задниками парусиновых башмаков. - Ты сам меня вызывался на себе тащить! Я не просил! Не хотел! Без тебя бы спокойно дошел! Нафига было лезть, а потом возмущаться?!
Эхо его слов, в корне не верных и ничем не обоснованных, отскакивало от длинного кошмара вылитых железом стен: чем дальше они погружались, тем более малоприятными становились окрестные местечки, привечающие заплутавших путников хитрыми беззубыми оскалами.
Подсветки почти не водилось, лишь наверху, под высоким-высоким потолком, на расстоянии каждых двадцати-тридцати метров проплывали белые колбы служебного света, настолько тусклого, что едва ли удавалось разглядеть даже собственные отмеренные шаги, остывающие на мысках сапог. Худо-бедно угадывая время от времени попадающиеся ступени, Аллен поднялся по узкой угловатой лестнице из очередных металлических набоек и железных дырявых сеток, перешел на протянутый наверху подвесной этаж. По указу Юу прошел через откровенно жуткую прямоугольную дверь, обитую прогнившим в петлях деревом, покосился на обшарпанность голой каменной стены, выглядящей так, будто все эти коридоры в лучшем случае покинуло с лет десять назад живущее здесь некогда агрессивно настроенное племя.
За дверью отыскалась еще одна пятигранная площадка, еще три двери, вахтенный черный ход, две лестницы наверх, затянутые ограждением из тюремной кованой решетки, обвитый шипящими паровыми трубами потолок, выдыхающий мелкие морозные облачка зимней сутулой стужи.
К неприязненному удивлению Аллена, Юу сказал, что идти нужно выше, что он ведь предупреждал о дальности пути, и снова потянулись бесконечные палочки-ступени, запахло подтухшим отварным мясом, капустной кислотой - значит, приближались, источник поджидал где-то в неведомом впереди, хоть и благоухал, мягко говоря, так, что вместо голода в желудке настойчиво закручивался ком неперевариваемого отвращения.
Лестницы тем временем сменились ненормально длинным, ненормально узким коридором, по правую руку потянулись не то чтобы двери, а клетки из толстых стальных прутьев, за ними - то голые низенькие койки, прибитые к стенам, то просто котлы с перемалывающими друг друга газами, переключателями да выплюнутыми наружу парами, и Юу грубовато объяснил, что сюда иногда запирали тех, кто нарушал какое-нибудь из общих для почти всех правил, слишком много вызнавал, пытался подглядеть, пронюхать, что-нибудь где-нибудь украсть, сплавив это на поверхность.
По левую руку кручинилась фигуристая резная стена, замазанные чернотой треснутые стекла, под ногами шуршала не то обугленная штукатурка, не то пласты отодранной откуда-то высохшей краски, и Аллен, несмотря на заверения мальчишки, будто в клетках сейчас никого нет, старался глядеть только в сторону левую, не желая лишний раз пересекаться этой ночью ни с чем посторонним, ни с чем…
Живым.
- Тише. Тише ты, пожалуйста…! Я ведь совершенно не собирался тебя ни в чем упрекать, славный. И я не сказал, будто мне что-то не нравится. Где и когда ты это умудрился услышать? Просто я переживаю, и пытаюсь понять, как ты себя чувст...
- Нормально я себя чувствую! Нормально, ясно?! Хватит ко мне лезть! Иди себе и иди, только язык свой тупой держи за зубами! Достал выкаблучиваться… Какое тебе вообще до меня дело?! Нечего тут притворяться! Я же сказал, что и так покажу, где взять чертову жратву, так что прекрати уже передо мной выстилаться!
Мальчишка лягался, брыкался, возмущенно царапался острыми поломанными ноготками, пытался выдрать из затылка волосы и вопил так громко, что в самую пору было испугаться: вот сейчас сюда точно кто-нибудь заявится с паршивой сторожевой проверкой, потому что эхо совместных воплей наверняка оббежало уже все существующие этажи, услужливо постучалось в каждую прикорнувшую дверь, и вообще эта их чертова вылазка все больше напоминала издевочной парадный променад, в то время как Уолкеру все еще не хотелось ни оказаться схваченным, ни вынужденным вырубить кого бы то ни было еще, запихивая бездыханные тела не то в котлы, не то за голодающие решетки.