Taedium phaenomeni (СИ)

      - Ты мог бы, пожалуйста, так сильно не кричать, славный? - в последний раз попытался он, все еще чувствуя горячее дыхание, бьющее тугой жилкой прямо в шею. Горячее. В шею. Проклятое дыхание. Ясное дело, что мальцу было и впрямь никакие не девять, а тот самый чертов единственный отгремевший год: даже девятилетние разбираются в том, что их неминуемо окружает, куда как больше. Например, они уж наверняка различают то, что кому-то в их обществе становится душно, по-особенному приятно, со стоном у губ и с болезненным нездоровым копошением уродливых мыслей возле левого виска - они прекрасно это понимают, Аллен помнил и знал это по себе. Дети вообще чутко славливают подобные вещи, перемену взрослых отношений, грань между дружбой, симпатией и кое-чем откровенно большим, а этот остолоп, так-то сам по себе куда более смышленый, чем большинство его ровесников, не понимал ни-чер-та. Ни черта он не понимал, чтоб его все. - Если нас услышат, будет плохо. И тебе, и мне будет плохо, ты же это знаешь. Мне придется как-то пробивать для нас дорогу и похищать тебя с места, прямо сейчас, а ты, кажется, все еще не дал мне своего на то согласия, так что...

      - Да заткнись ты! Заткнись, сученыш! - о нет, пытаться достучаться до него было по всем фронтам бесполезно. Однозначно, черти, бесполезно. Звереныш, взбесившись, забрыкался ножонками, заколотил кулаками, заматерился на самое ухо отборной взрослой грязью, ерзая этой своей все еще горячей грудиной по спине, задевая сползающими бедрами задницу. – Заткнись немедленно, гребаный придурок! Это ты не ори на меня! Пошел на хер! С какого черта ты раскомандовался?!

      Наверное, все бы еще ничего: Аллен махнул бы рукой и на страшное оглушающее железное эхо, и на подозрительную все еще тишину, и на нахальные нападки и полное нежелание слушать да адекватно воспринимать никакие не приказы, а просто просьбы, направленные в помощь им обоим, но мелкий гаденыш останавливаться на половине пройденного не умел, мелкий гаденыш решил пойти дальше.

      Стиснул в кулаке масштабную прядь седых волос, с силой дернул, наверняка вырывая не одну и не две волосинки с корнем да прочь. Потянулся, ударил ногой в боковину, а после, совсем рехнувшись, вдруг взял да и впился острыми зубенками в точку между шеей и плечом, в мгновение доводя до срыва не столько даже болью, сколько посягательством на роль, которая ему явственно никак, нигде и никем не предназначалась.

      И еще, что уже вообще никуда не годилось, посягательством на то, чтобы в форменных узких брюках задумчиво заныло, приподнялось, обдалось жидким мурашковым жаром, застилая глаза стремительно вылившейся и окислившей ночь светозарной пеленой.

      - Черт возьми... По-хорошему ты, выходит, все-таки не понимаешь, да, малыш?

      Времени открывать прелестный матерный ротик мальчишке не оставили: Уолкеру хватило резко наклониться, приопустить голову к коленям. Рывком голодной змеи завести за спину напряженные руки, ухватиться за тощую ногу, дернуть за ту с приличествующей силой - не чтобы сломать, а чтобы сбросить прочь с позвоночника, поднять в воздухе и оставить болтаться вниз макушкой.

      Запальчивое сумасшедшее существо, не ожидавшее столь фривольного с собой обращения, в первый секундный сноп даже не высказало ни слова, не издало ни звука; только приоткрыло рот, вытаращило пораженные глаза, брыкнуло оставшейся свободно трепыхаться ногой, вскинулось спустившимися ниже головы прутьями-руками.

      Тихо, настороженно, как электрическая сигнализация, прокачалось гипнотизирующим маятником из стороны в сторону, побледнело во тьме полураспада лицом, нервируя молчаливо глядящего Аллена поразительно покладистой, поразительно нехорошей предупреждающей тишиной...

      А затем вдруг, в одно мгновение взбесившись дотла, обернувшись маленький горностаевой фурией в углистой саже, сигнализация взорвалась: заорала, зарычала, забилась так неистово и так взбешенно, что Аллен даже чуть не разжал хватку, выпуская к чертовой матери чужую хрупкую лодыжку, так и норовящую саму себя переломать.

      - Пусти! - в святой истерике орала она. - Пусти меня, дрянь! Гадина! Ублюдок чокнутый! Больной на всю башку психопат! Пусти меня! Пусти, я тебе в морду двину, сволочь! Пусти, скотина! Пусти же ты! Ублюдина!