- Когда ты сбежал от меня, я был уверен, что ты уже не остановишься, и мне придется применить грубую силу, чтобы хоть как-нибудь тебя образумить, хоть мне и не хотелось этого делать и я пытался дать тебе последний шанс. Применять ее, конечно, в итоге так или иначе пришлось, но ты, как мне показалось, повел себя немножечко... странно. Будто... - он ненадолго замолк, облизнул нижнюю губу. Вдохнул поглубже и, подхватив мальчишку теперь двумя руками, наконец, договорил, понадеявшись в глубине сердца, что слова подыскал хоть сколько-то верные, близкие к истине: - Будто там был кто-то еще, и ты с этим «кем-то» пытался не то чтобы совсем уж разговаривать, но... Там ведь и впрямь был кто-то еще, я прав, славный мой?
Юу от отчаянья даже простонал, прорычал, провыл – все это разом, все это в одном пойзон-коктейле. Тряхнул чернявой головой, покрепче стиснул в пальцах чужие космы и, от досады пнув озябшим коленом красный полумрак - он все еще мерз, он вообще всегда по течению своей жизни мерз, - в исступлении пробормотал:
- Ты что... и правда совсем идиот, я не понимаю?
Придурочный Уолкер не обиделся снова, хотя мог, мог бы уже хоть раз это сделать той самой чертовой профилактики ради - только поглядел, покосился, с сожалением покусал губу, прижимая к себе куда крепче нужного.
- Почему? Почему ты продолжаешь каждый раз спрашивать, не идиот ли я, не сумасшедший ли, не… Ладно, это все на самом деле не важно. Я всего только пытался спросить, радость моя, кто был там с то...
- Об этом и речь! Потому что ты-то должен понимать, что никого там не было! - озлобившись, рыкнул мальчишка. – Какая разница, что я там могу увидеть – ты всегда должен помнить, что этого не было и нет!
- Но ведь...
- Не было никого! Я тебе уже сколько раз говорил, что у меня чертовы галлюцинации, этого ты в упор не хочешь запоминать, да?! Проклятые галлюцинации, и под их действием я снова видел ее, эту мерзкую бабу, которой постоянно чего-то от меня нужно. Она смотрит на меня, протягивает руки, уверяет, будто знает меня лучше всех на свете, будто мы с ней когда-то были вместе, но я-то ее не знаю! Не хочу ее знать! Что бы она ни говорила – не помню я ее, чтобы своей отдельной головой! Мне она не нравится, я с ней ничего общего не имел и иметь не хочу, и мне надоело, что она постоянно на меня таращится да ползает по следам, эта гребаная дура! Я не хочу верить, будто она хоть сколько-то настоящая, будто она призрак или что-то там непонятное еще - пусть она остается хреновой галлюцинацией в моей хреновой больной голове, потому что... Потому что это не так страшно, как думать, будто она все же есть, она говорит правду, и я должен для чего-то все о ней помнить, когда я точно знаю, что появился на свет в этой лаборатории и не видел больше никогда и ничего...
Он был уверен, что чертов Уолкер на этом ответе тоже никак не успокоится: начнет доказывать, будто галлюцинации видеть плохо, будто это он и только он один в их появлении виноват, будто за это нужно неминуемо наказать или прочитать с три десятка сраных лекций о том, какое он не оправдывающее всеобщих ожиданий дерьмо, но только седой шут почему-то...
Седой шут, к вящему недоумению Второго, резким ударом снижая трезвость и без того блеклой слабой мысли, поглядел на мальчишку решительной серьезной серостью, размыто-дождливо кивнул. К еще большему изумлению, открыв рот, решил не приносить выговор о соглашении или там не соглашении, а просто-напросто взять и зачем-то...
С какого-то черта извиниться.
Вообще ни за что, черт, извиниться.
- Прости меня, славный. Я все-таки понимаю… могу понять тебя лучше, чем ты обо мне думаешь. Раз ты говоришь, что призрак этот - галлюцинация, то пусть он и остается галлюцинацией да оставляет тебя, наконец, в покое. В принципе, большего мне от него и не нужно. Знаешь, я... - улыбка появилась на губах точно так же неожиданно, безумно, не к месту, к грохоту бухнувшего детского сердца, - я уверен, что когда мы с тобой выберемся отсюда - все твои видения со временем прекратятся сами по себе: для них попросту не останется ни сил, ни времени, ни места, ни причин, а я сумею увлечь тебя куда как более интересными вещицами, чем всякие там картинки в сознании томящегося бездействием рассудка. Жизнь может быть очень увлекательным занятием, Юу. Если только позволить кому-нибудь научить тебя ее вкушать.
Что сказать на это - Юу уже просто не знал.
Устало приоткрыл рот, подмял друг под друга губы, пошевелил на пробу языком, только сейчас почувствовав, что тот невыносимо сух, невыносимо хочет пить, невыносимо колется обо все те непривычные слова, которые мог бы сказать, хотел бы сказать, но...
Пока, вопреки всем тщедушным стараниям, не научился узнавать или обзывать, тешась лишь тем, что когда-нибудь.
Когда-нибудь…