После премьеры, которую власти, возможно, даже вынуждены были разрешить — и благодаря поддержке Аникста, имевшего мировую репутацию эксперта-шекспироведа, и благодаря поддержки культурной общественности. И благодаря тому, что все-таки Шекспир — иностранный автор, и можно было убедить цензоров, что аллюзии и аналогии, которые иногда вызывает действие на сцене, относятся отнюдь не к нашей стране, а даже совсем наоборот — к враждебной капиталистической Дании.
И дальше, подняв на свое знамя запрещенный спектакль «Живой», Любимов предъявлял его при обсуждении каждой новой своей работы. Это, как ни странно, имело обратный эффект. В течении десяти лет, все новые спектакли Таганки довольно легко проходили цензуру и были разрешены. Хотя я думаю, по большому счету, все запреты и перипетии первых спектаклей были вызваны тем, что театральная эстетика, которую предлагала Таганка, эстетика максимально приближающая театральное действие к реальной жизни, стирающая грань между залом и сценой, вовлекая зрителя в разговоры на злободневные темы, — эта эстетика вызывала напряжение и протест консервативных советских чиновников от культуры. Они не могли вот так просто разрешить убрать четвертую стену между сценой и зрительным залом, что было одним из главных принципов Таганки. Здесь со зрителем говорили напрямую, как бы приглашая его в свой интеллектуальный клуб, потому что спектакли Любимова — это, конечно, спектакли для очень образованных людей, спектакли, которые вбирали в себя не только само произведение, но и все, что было интересного об этом авторе и в этой теме. Таким образом, спектакли всегда как бы вздергивали зрителя на высшую духовную ступеньку. В театре не было никакой пошлости и интеллектуального дурновкусия, того, к чему позже прикрепили слово «попса».
И постепенно эстетика, заявленная Таганкой, стала входить в наше общество. Во-первых, потому, что эти спектакли видели все театральные, да и кинорежиссеры, которые в своих работах пытались повторить какие-то моменты, иногда даже элементы декораций. Иногда это делалось сознательно, зная, что закрытый спектакль не выйдет. Например, ленинградский режиссер Л. Додин даже написал Любимову письмо, в котором признавался, что спектакли «Живой» и «Деревянные кони» вдохновили его на постановку «Братья и сестры»[180].
И эту эстетику стали растаскивать, и постепенно многие театры переносили эти элементы в свои работы, а цензоры и управления культуры не могли запретить весь театральный процесс страны. И они постепенно стали привыкать к этой эстетике — открытой, полемической. К тому же и с высоких трибун XXIV съезда КПСС стали говорить о том, что метод социалистического реализма надо понимать более широко. И таким образом, критерии его стали размываться, и к концу 70-х он начал постепенно изживать себя, благодаря расслоению социалистического общества и распространению двойной морали. Официально Таганку закрывали и замалчивали в прессе и на телевидении, однако эти же начальники требовали отдавать им больше половины билетов. И на некоторые спектакли — в первую очередь на «Гамлета» — простым зрителям купить билет в кассе было совершенно невозможно.
Кроме Москвы, спектакль «Гамлет» был показан в нескольких странах Европы, и в 1976 году в Белграде он получил первый приз на юбилейном 10-летнем театральном фестивале БИТЕФ. Приз дали Любимову как постановщику спектакля, художнику Давиду Боровскому за оформление и Высоцкому за исполнение роли Гамлета. «Однако, "благодаря" культурной политике нашей страны, он, к сожалению, приехал на фестиваль с большим опозданием. Не менее пяти лет организаторы фестиваля Чирилов и Мира Траилович боролась за то, чтобы этот спектакль, наконец, стал достоянием сезона БИТЕФа. За это время и в Европе, и в самой Югославии появились спектакли именно такого — разоблачительного, иносказательного плана, и именно на материале знаменитой трагедии Шекспира».[181]
В Москве спектакль играли часто. По несколько раз в месяц Высоцкий стоял над открытой могилой, всматриваясь в зал, и так 9 лет вплоть до своей смерти 25 июля 1980 года. Со смертью Высоцкого все как-то оборвалось. Уже будучи на Западе, Любимов говорил в интервью: «Как только я посмел похоронить Высоцкого не по их директивам, был дан тайный приказ со мной покончить».