Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

Образ людей-теней придает спектаклю оттенок зловещей, отчасти экспрессионистской символики. «Гамлет» на Таганке — спектакль страшноватый и в то же время очень смешной. Комическая стихия присутствует в нем незримо. Снижающий смех возникает не только в шутовских интермедиях, но и в драматических эпизодах. Кажется, лишь на акимовском «Гамлете» в Театре Вахтангова зрители так часто смеялись. Но то был скандальный эксперимент, в котором трагедийная тема заведомо приносилась в жертву блестящей полупародийной интриге. В любимовском спектакле поле трагизма расширяется комедийными средствами. Это шекспировский прием в широком смысле слова, и режиссер владеет им превосходно. Рядом с метафорическим образом человека-тени возникает другой метафорический образ — мнимого короля. Эльсинор на Таганке — не столько царство злодеев, сколько царство мнимых королей. Мнимые короли здесь царствуют в политике, в любви и искусстве. Пошлейший маразматик Полоний (Л. Штейнрайх) мнит себя королем афоризмов и утонченных салонных бесед. Пошлый грубиян Лаэрт (В. Иванов) кажется себе королем дуэлей и парижской ночной жизни. Интермедия с актерами — развернутый эпизод, где комическая стихия открыто врывается на сцену и где мотив мнимых королей разыгран с большим блеском. Кривляющиеся жалкие комедианты играют коронами, изображая кровавую королевскую страсть. Их пантомима напоминает модный императорский балет. Во главе труппы первый актер — его остро и смешно показывает Б. Хмельницкий. Он бездарен, захолустен и глуп, но держит себя интеллектуалом, эстетом и международной звездой. «Гамлет» Любимова — трагикомедия Эльсинора, где правят претенциозные пошляки и непервосортные премьеры. Центральные персонажи — Гертруда и Клавдий — придают комедийной ситуации серьезный смысл. Эти персонажи совсем не комичны. Актеры А. Демидова и В. Смехов появляются в образе людей, которые добились в жизни всего и царствуют в ней по праву. Но поза Гертруды — иллюзия, а поза Клавдия — подделка. В. Смехов интересно трактует Клавдия как мнимого короля и как мастера блефа, который в глубине души знает себе истинную цену. За шутками и софизмами, за позой властителя дум и хозяина положения — удушающая Клавдия ненависть к Гамлету, ненависть к недоступной ему артистичности и духовной свободе.»

Вместо этих статей, которые знаменитые театральные критики приносили в театр, чтобы они пополнили его архив, в прессе, в журнале «Театральная жизнь» за июнь 1972 года можно было прочитать статью М. Миригрофа, того самого, из Мосгорисполкома с топорными фразами и ходульными выражениями ангажированного чиновника-критика:

«…Мы не видим диалектики души Гамлета, его трагических раздумий и смятений, сомнений и колебаний, не видим, как он проходит путь от созерцания к действию, как его мысль мучительно и сложно движется по крутым и извилистым дорогам, как обретаются им гармония, мужество и решимость вступить в борьбу со злом. Кажется, что уже до появления в спектакле Гамлет Высоцкого многое передумал, перечувствовал, освободился от мучивших его горьких сомнений, все понял, — словом, миновал весь сложный процесс мысли от созерцания к постижению. Ему остается только действовать. И невольно думаешь, что такому Гамлету нет надобности произнести свой монолог «Быть или не быть». Он уже нашел ответ на мучившие его «проклятые» вопросы жизни. Он все решил для себя».

Судя по реакции на «Гамлета» чиновников от культуры, когда любой диалог с публикой воспринимался ими как посягательство на советскую государственность, в нашей стране опять закручивались гайки. У Любимова начались проблемы. После успеха «Гамлета» он уже во второй раз стал просить у начальства разрешить спектакль «Живой».

3 января 1972 года в театр приезжала министр культуры СССР Екатерина Фурцева и спектакль «Живой» снова был положен на полку.

В отчаянии Ю. Любимов написал письмо Л. Брежневу. В нем были такие строки: «Грустно на старости лет с седой головой чувствовать себя футбольным мячом, по которому бьют ногами».

Однако театр находился под пристальным вниманием не только советской, но и зарубежной общественности. Кроме статей в советской прессе, которые отличались сдержанностью, о премьере «Гамлета» написали английские, датские, польские и итальянские газеты; иностранцы, приезжая в Москву, стремились попасть на Таганку.

К моменту выхода «Гамлета» вокруг театра создался ажиотаж, вызванный запретом двух предыдущих спектаклей — «Берегите ваши лица» и «Живой». Благодаря прогонам и обсуждениям спектакль «Гамлет» к моменту премьеры уже посмотрело огромное количество людей. Съемочная группа из ВГИКа[179] пыталась зафиксировать процесс репетиций и обсуждений «Гамлета». Под видом работы над документальным фильмом молодые ребята даже проникли на обсуждение спектакля в Управление культуры Мосго-рисполкома, благодаря чему, в учебный фильм «Быть или не быть» вошли две фразы из выступления А. Аникста, и мы теперь можем оценить разницу между официальной стенограммой и реальной речью.