Тайга

— Заходьте, заходьте, — засуетилась она, едва завидев их на пороге. — Не стесняйтесь. Давно к нам нормальные люди не захаживали. Все алкаши местные бутылку выпрашивать ходют. Угрожают даже.

Явно истосковавшаяся по общению женщина, тут же вылила на них полный ушат информации. Николай хмуро смотрел на нее, покорно дожидаясь, когда иссякнет ее словесный фонтан. Зато Рябинушка слушала ее с искренним интересом. Она даже умиленно приоткрыла ротик, старательно ловя каждое слово болтушки.

Буквально через пятнадцать минут они знали все обо всех немногочисленных жителях деревеньки. В основном, пьющих опустившихся граждан. Единственными достойными посельчанами была она — Надежда Ивановна и ее муж — Владимир Петрович. Лишь о колдунье она не сказала ни слова.

— Слышал, у вас здесь настоящая колдунья живет, Клавдия, кажется, — невинно поинтересовался Николай, как только говорунья примолкла. При этих словах женщина изменилась в лице. Краска отлила от него, и даже круглые щеки отчего-то будто впали внутрь. Круглыми испуганными глазами она, молча уставилась на Николая.

— Весть о ней до самой Москвы дошла, — так и не дождавшись ответа, продолжил он. — Говорят, она настоящие чудеса творит.

— Не знаю я никаких колдуньев, — сухо сказала она и отвернулась от покупателей к стеллажам, на которых веселыми горками возвышались мешочки с сухарями, упаковки с крупами, консервные банки и начала судорожно передвигать их с места на место.

— Поверьте, нам очень нужно с ней увидеться, — добавил в голос умоляющих ноток Николай. — Нам может помочь только она.

— Не ходите к ней, ребятки, — тяжело вздохнула женщина, и устало повернулась к ним. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Эта старуха только гадости и умеет делать. Порчу какую нашлет, и будете потом всю жизнь маяться. Никто вас не поможет, ни врачи, ни целители. Сила ее безгранична, совладать с ней невозможно. Не верите? Расскажу я вам тогда одну историю. Может, одумаетесь.

Была у меня младшая сестренка. Красавицей росла! Родители все удивлялись, в кого она такая пошла. Волосы густющие, до пояса, глазки огромные, чуть к вискам вздернутые, фигурка, как из мрамора выточенная. За ней парни табунами ходили, прохода не давали. Сколько отец их не гонял, все без толку.

Когда ей семнадцать исполнилось, приехал к нам в деревню молодой учитель истории с женой и двумя детьми. Чего его в такую глушь из столицы занесло? Непонятно! Видимо, от городской жизни устал.

Уж, не знаю, где их дорожки пересеклись. Но втрескалась наша Соня в него по самые уши. Любовь у них закрутилась страстная. Вся деревня об этом судачила. У нас ведь от людских глаз никуда не спрячешься. Отец и порол ее, и наказывал, и в доме запирал. Так она, как ночь настанет, в окошко сигала и к нему неслась.

Только я ее не осуждала. Мне жалко Соньку было. Она жутко похудела, на бледном личике одни глазищи, как звезды сверкали. И какое-то сумасшествие в них было, что-то неуправляемое, дикое, почти животное. Соня не спала, не ела. Только о нем и думала.

Однажды вечером она мне сказала, что беременна от него и что сегодня ночью они решили сбежать из деревни. Историк этот, мол, уже квартиру в Москве для них снял. Туда они и поедут. В тот момент мне стало по настоящему страшно. Я даже хотела родителям все рассказать. Но она так умоляла, так плакала, что я сдалась. А зря! Расскажи я все отцу с матерью, глядишь, и жива была бы Сонечка наша.

Я сама помогала ей вещи собирать. Считай, собственными руками на тот свет ее подготавливала. Никогда себе не прощу, что не остановила ее тогда, не удержала. А ведь сердце чувствовало беду! Так оно у меня тогда заходилось, из груди прям выпрыгивало.

Сильный спазм прокатился по горлу рассказчицы, и, с трудом совладав со своими эмоциями, сдавленным голосом она продолжила:

— Единственное, о чем я попросила ее — это о возможности проводить ее до озера, где они договорились встретиться с этим учителем. Сонечка разрешила. Выбрались мы из окошка в непроглядную тьму. Сестренка шла впереди. На ней тогда были белый длинный сарафанчик. Она, как фонарик светилась, и от этого света мне было не так страшно.

До озера мы дошли быстро. И там мне стало еще страшнее. Вода отливала металлом. Казалось, плюхнись туда, и разобьешься о ее поверхность до смерти. Тогда еще полнолуние было. И луна смотрела из озера прямо на нас.

Тут на меня столбняк и напал. Вроде все чувствую, все вижу, а пошевелиться, сказать чего — не могу. Язык словно к небу присох, а руки-ноги свинцом налились. Соня зовет меня, руки ко мне свои белые тянет, обнять на прощание хочет, а я словно в камень превратилась. Только мурашки по спине бегают, туда-сюда, туда-сюда.

Смотрю, и с ней начинает что-то странное происходить. Сначала она на землю упала, и корчиться начала в страшных судорогах. Извивается вся, кричит, одежду на себе рвет. Потом вдруг, будто отпустило ее. На колени Соня встала и смотрит куда-то за меня. И глаза ее все шире и шире от страха становятся, будто лешего она там увидела.

— Что вы со мной делаете? — хриплым, не своим голосом спросила она.