Тайна

— Слушаю тебя, девочка.

Юрий замечал: стоило ему назвать Оюну девочкой, как в глубине ее глаз вздрагивали радостные огоньки. И почему ей так нравится это обращение?

— Вы помните, что дедушка велел вам после лечебного курса заняться активными физическими нагрузками?

— Как же, как же, помню. А что, пришла пора валить в тайге деревья?

— Это еще предстоит. А сейчас займетесь греблей. И верховой ездой. Вам выделили смирного коня. А обучать вас будет зоотехник Базарон.

— Базарон? Один из твоих поклонников? Молчун?

— Он самый. Смотрите-ка, запомнили! Надо же!

— Если тебя это огорчает, я немедленно забуду.

— Наоборот, я так растрогана, что даже растерялась и забыла, что еще хотела сказать вам.

— Насчет гребли, вероятно?

— Ах, да! У вас найдется сейчас полчасика, чтобы пройти на берег к старому Лубсану? Он смастерил для вас новую лодку. Вы ее должны принять и спустить на воду. Дедушка велел вам дважды в день плавать по озеру.

— Это действительно радость. И спасибо тебе, Оюна.

— А я-то при чем?

— Ты — добрый вестник.

Он оживился, надел куртку. Сказал:

— Идем. Хотя подожди, я возьму деньги…

— Не суетитесь, Юрий Петрович, совхоз уже оплатил работу. Это подарок вам. А если хотите угодить старику Лубсану, то как-нибудь сделайте его портрет. Он будет ужасно доволен.

— Непременно нарисую его.

Лодка оказалась замечательной. Сработанная из золотистых кедровых досок, крепенькая, легкая, она великолепно держалась на воде, шла ходко, стремительно.

Каштан ликовал, как ребенок. Он и мечтать не смел о таком чудесном суденышке.

Между тем наступили ясные летние дни. Духовитый и ласковый воздух из степи и с гор волнами окатывал Чиндалей.

Юрий поднимался в половине шестого утра и шел на озеро. Он уплывал на лодке к середине Кункура, Сквозь прозрачную толщу воды видно было зеленовато-коричневое дно. Блестели на солнце мокрые лопасти весел. От быстрого движения лодки возникал ветерок. Воздух был чист и приятен на вкус.

А когда солнце клонилось к горизонту, он вновь уходил в плавание. В воде плавились багряные блики заката. Было тихо, в воздухе разлито спокойствие.

Вскоре Юрий стал заниматься еще и верховой ездой. Это оказалось посложней, чем гребля. Не думал он, что скачка требует такой затраты сил.

Базарон как-то сказал:

— Жить среди бурят и не уметь ездить на коне — это несовместимо, Юрий Петрович. Хотите вы или не хотите, а стать конником придется.

Через некоторое время Каштан настолько освоился с верховой ездой, что смог вместе с Базароном совершить экспедицию к ущелью, где он осмотрел россыпи дикого камня, и в степь, на пастбище совхозных отар.

Когда возвращались в Чиндалей, увидели издали всадника на коне. Базарон всмотрелся в наездника:

— Оюна.

— Оюна? — удивленно переспросил Каштан. — Она ездит верхом?

— Оюна — истинная бурятка. Лучше ее нет наездницы.

Эго действительно была Оюна. Скачка явно доставляла ей удовольствие. Щеки ее пылали, глаза азартно блестели.

Она остановила коня около Базарона и Каштана и поехала рядом с ними назад, к поселку. Сидела в седле легко и свободно.

— Посмотрели чабанские юрты, Каштан-ахай? — спросила она.

Он кивнул. Оюна сказала:

— А теперь вам нужно увидеть дацан. Он давно заброшен, наполовину развалился, но все же получите представление о буддийском храме.

— А где он находится?

— На той стороне озера. Вон, видите сопку, похожую на утюг?

— Вижу.

— Это гора Алханай. На ней и стоит дацан.

— Как туда добираться? Берегом?

— Берегом трудно идти, да и долго. Лучше всего на лодке.

— Обязательно побываю там.

Жители Чиндалея с нетерпением ожидали митинга, на котором должна была решаться судьба их родного поселка. Слухи о предстоящих переменах были противоречивыми, а порой и нелепыми. Люди, до сих пор равнодушно относившиеся не только к внешнему облику своего селения, но и к бескомфортному быту, горячо обсуждали проблемы строительства.

Молва утверждала, что чиндалейские руководители вкупе с молодым и решительным москвичом затеяли масштабную операцию по сносу всех индивидуальных домов и возведению вместо них многоэтажных громад. Знатоки даже утверждали, что туда переселят всех в принудительном порядке.

В один из ясных дней жителям предложили собраться на совхозном стадионе для разговора, как было сказано в объявлении, «о планах реконструкции и развития Чиндалея на ближайшие годы».

Каштану довелось выступать первым.

Поначалу он разволновался и зачем-то принялся говорить о соподчиненности строений и пространства, об активном отношении ансамбля к природному окружению…

Он вовремя прервал себя. Понял: говорит не то, что нужно. Обвел взглядом притихших людей, увидел сотни внимательных глаз. К нему пришло спокойствие, и он стал рассказывать чиндалейцам то, что они хотели от него услышать.

После этого часа три длилось бурное обсуждение. Большинством голосов жители решили строить в первую очередь Дом молодежи.

Это здание было самым крупным из всего ансамбля и очень сложным по конструкции. Но Юрий остался доволен этим решением. Архитектура Дома молодежи ему была особенно по душе. Образ его возник вдруг, в счастливую минуту.