Читаем Тайна Адомаса Брунзы полностью

Ш р а й т н и д е р (с легкой иронией и даже с чем-то вроде сочувствия). Да… Ваша голова слегка изменила форму… А знаете, могло быть и хуже. От полного курса нашего лечения и в самом мозгу остается только вихрь багровых пятен. Что поделаешь? Иногда приходится прибегать к этому, чтобы достичь взаимопонимания. Хотя сам я — противник подобных методов. Но вы не желали со мной разговаривать, и мне не осталось ничего другого. Теперь, когда вы бегло, — очень бегло, — ознакомились с нашей «лабораторией», надеюсь, вы готовы дружески со мной побеседовать? Ведь пока, — я подчеркиваю: «пока», — непоправимого не произошло, мы можем, как говорится, найти общий язык.

А д о м а с. Побойтесь бога…

Ш р а й т н и д е р. Бога? Не богохульствуйте. Вспоминать о нем здесь столь же неуместно, как ругаться в церкви. Конечно, бывают следователи, которые любят мучить для собственного удовольствия. Садисты! Я читал курс философии.


По лицу Адомаса сквозь гримасу боли мелькает ироническая усмешка.


Напрасно, дорогой, улыбаетесь. Я считаю, что и здесь учу этой науке наук, только — как бы это сказать? — только менее абстрактно. Не слишком ли громко звучит Равель? (Сбавляет звук.) Люблю импрессионистов, — такие нежные, словно размытые солнцем полутона… А вы? Понимаю, вы не хотите отвлекаться разговором об искусстве. Ничего, мы еще успеем обо всем с вами поболтать. (Наливает Адомасу стакан воды, тот жадно пьет и словно пьянеет.) Говорят, вы талантливый скульптор. Редкий дар. У нас ведь не пластический век. Скульптор продолжает дело господа бога и творит из глины мир заново Вы меня слушаете?

А д о м а с. Слышу слова. Слова. Зачем они нужны, эти слова?

Ш р а й т н и д е р. Вы правы. Говорить пора вам, а не мне. Вы верующий?


Адомас неопределенно разводит руками.


Тогда помолитесь и расскажите все, что вы знаете.

А д о м а с. Ничего я не знаю.

Ш р а й т н и д е р (добродушно смеясь). Знаете. И расскажете. И от этого не станете подлецом. Так же, как и я от того, что заставлю вас говорить. Если вас интересуют такие старомодные моральные категории.


Адомас молчит.


Где скрывается Паулюс Даугирдас?


Адомас отворачивается.


Итак, вы подтверждаете, что знаете, где скрывается Паулюс Даугирдас.

А д о м а с. Я этого не говорил.

Ш р а й т н и д е р. Сказали. Но сперва о другом. Почему вы не цените свой талант? Вы ведь единственный в этой стране. Другого такого нет. Если вы выживете, у человечества будет великий скульптор Адомас Брунза, если вы погибнете, то никто даже не заподозрит, что такой великий скульптор мог быть. Вы оставите вместо себя пустоту. Разве это не преступление против человечества, а?

А д о м а с. Это преступление совершите вы.

Ш р а й т н и д е р. Правильно. Мы, кажется, начинаем понимать друг друга. Я ведь тоже единственный. И в расе господ есть избранные. А для того, чтобы единственные утверждали себя, должны страдать и гибнуть безликие множества людей. Это наша новая мораль и новая философия. Новый миропорядок, который открыл человечеству великий Гитлер, а вы хотите отказаться от исключительного положения и смешаться с серой массой.

А д о м а с. Но Паулюс Даугирдас — великий талант. Надежда нашей поэзии.

Ш р а й т н и д е р. Наконец-то! И он, по-вашему, такой же гений, как вы, Адомас Брунза?

А д о м а с. Может, он талантливее меня, но когда я держу в руке резец, я никогда в себе не сомневаюсь. А его слабость — вечные сомнения.

Ш р а й т н и д е р. Слабость!.. Прекрасно. Мы еще к этому вернемся. Но сперва ответьте мне на более простой вопрос: допустим, один из вас должен в муках умереть — кто: он или вы? Кому вы выберете мучительную смерть?

А д о м а с. Я не предатель.

Ш р а й т н и д е р. Значит, так. Вы знаете адрес Паулюса. Адрес, где его прячут. А Паулюс знает адреса главарей партизан. И он сообщит нам их быстрее, чем это сделаете вы. Он нам только за этим и нужен. И тогда мы его выпустим, как и вас. (Усиливает звук патефона.) Вы сказали, что боитесь стать предателем?

А д о м а с. Я?.. Я ничего не сказал.

Ш р а й т н и д е р. Сказали. Только что сказали.

А д о м а с. Разве?.. Что они сделали с моей головой?

Ш р а й т н и д е р. Еще не все…

А д о м а с. Вы безумцы. Ваше безумие внушает мне ужас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия
Соколы
Соколы

В новую книгу известного современного писателя включен его знаменитый роман «Тля», который после первой публикации произвел в советском обществе эффект разорвавшейся атомной бомбы. Совковые критики заклеймили роман, но время показало, что автор был глубоко прав. Он далеко смотрел вперед, и первым рассказал о том, как человеческая тля разъедает Россию, рассказал, к чему это может привести. Мы стали свидетелями, как сбылись все опасения дальновидного писателя. Тля сожрала великую державу со всеми потрохами.Во вторую часть книги вошли воспоминания о великих современниках писателя, с которыми ему посчастливилось дружить и тесно общаться долгие годы. Это рассказы о тех людях, которые строили великое государство, которыми всегда будет гордиться Россия. Тля исчезнет, а Соколы останутся навсегда.

Валерий Валерьевич Печейкин , Иван Михайлович Шевцов

Публицистика / Драматургия / Документальное