Тайна баронета

– Во-первых, слизняк бывает разный, – парировал оборотень, – Во-вторых, всю ночь следить никто не обещает. Ну, а в-третьих… – он обернулся к замершему рядом с почти безучастным видом не имеющего отношения к происходящему человека, Дэйву, – Ты сможешь ускорить ход событий?

Дэйв хладнокровно пожал плечами.

– Твое дело – сказать, мое дело – выполнить, – негромко отозвался он и, глубоко вздохнув, слегка поморщился. Потом, мельком глянув на насупившегося Винсента, на секунду закрыл глаза, а затем уверенно поднял руку и сделал странный жест, словно перелистывая страницу огромной книги.

Реальность изменилась почти мгновенно.

Яркое, безжалостное в своей обжигающей жестокости солнце исчезло, стекло с небосклона, словно смытое водой и, забрав с собою день, уступило место и право ночи. Небо, прозрачное, чистое, какое сегодня бывает только над полями или же над местами, далекими от больших городов с их бесчисленными огнями, сменило цвет, из ясно-голубого становясь темно-синим. Купаясь, утопая в этой синеве, как в огромном, бескрайнем океане, засверкали звезды, не менее яркие, чем та, что была вынуждена под натиском ночи покинуть небосвод, но вместе с тем куда как более далекие и потому совсем не обжигающие. Напротив, их свет, казалось, холодил, остужал раскаленную дневным зноем пустошь, оттеняя ночную синь загадочным блеском.

Где-то за спинами молодых людей взошла луна, и степь погрузилась в серебристое сияние. В этом волшебном свете она показалась вдруг завораживающе прекрасной, неповторимой, абсолютно нереальной, волшебной, немного таинственной, но уже совсем не пугающей. Если горячее солнце, сжигая траву и высушивая землю, обращало степь в страшную пустыню, то взошедшая луна, холодя, остужая природу, столь утомленную дневным зноем, как будто дарила ей новую жизнь. Чудилось, что даже пожухлая, изморенная солнцем трава, приподнялась и из последних сил потянулась к огромному серебристому шару, так низко висящему над землей, что, казалось, стоило лишь протянуть руку и можно было бы коснуться его.

Лунный свет проникал во все уголки, в каждую, самую мелкую трещинку на поверхности земли и словно бы исцелял ее, иссушенную страшным зноем. Даже не успевшие провести очень много времени под горячим солнцем путники испытали невольное облегчение.

Что же до молодых людей, решивших провести ночь на холме, то они и вовсе расслабились и, убаюканные мягким дыханием природы, укрытые покрывалом лунного света, мирно спали, совершенно не беспокоясь о том, как утром будут выбираться из этого места. Впрочем, говоря начистоту, сомнений в том, что, если на сей раз выбор пути все-таки возьмет на себя Ренард, он окажется удачным, у наблюдателей почему-то не возникало. И если в случае Ричарда это было вполне объяснимо, то спутники его полагались скорее просто на интуицию, не высказывая, впрочем, своих предположений вслух.

Эрик негромко вздохнул и, мотнув головой, сбросил с себя сонное оцепенение. Окружающий пейзаж, исполненный томной ночной неги, умиротворял, убаюкивал, вызывая мучительное желание последовать примеру молодого графа и его спутника, и прилечь на сухую траву… однако, разум подсказывал, что время для этого сейчас не самое подходящее, да и место можно было бы выбрать поудобнее.

– Луна в наши дни тоже уже не такая… – Татьяна, задумчиво созерцающая огромный серебряный диск, зевнула и потерла переносицу, – Как-то это все… усыпляет.

– И выглядит искусственно созданным, – мрачновато откликнулся Винсент, – Бьюсь об заклад, где-то рядом снова вертится этот маг… Ну, что я говорил? – он красноречиво ткнул пальцем куда-то в сторону, на склон холма, и взгляды его спутников устремились туда же.

Неподалеку от них, довольно четко выделяясь на фоне огромного лунного диска, действительно виднелся темный силуэт, закутанный в не менее темный плащ. Капюшон последнего был немного сдвинут назад, не обнажая голову полностью, но позволяя лицезреть четкий профиль, не то, чтобы ясно видный на лунном фоне, а скорее кажущийся резким, пачкающим серебристый шар, пятном. Нетрудно было узнать в нем мага, представившегося Рейниром, особенно при учете того, что рядом с ним, подставляя тело и лицо лунному свету, на земле расслабленно лежал, закинув руки за голову и лениво жуя какую-то травинку, никто иной, как Венсен ла Бошер собственной персоной.

За те несколько часов, что потребовались ночи, чтобы вступить в свои права, облик будущего хранителя памяти претерпел немалые и, надо отметить, весьма положительные изменения.