«Автор, Мигель де Сервантес Сааведра, в свои пятьдесят восемь лет к моменту появления Книги на прилавке мадридского магазина был никому не известен. Его блестящие современники (Лопе де Вега, Гонгора, Кеведо) даже и не подозревали о существовании какого-то там Сервантеса, а если до них и доходили слухи, то лишь как о человеке, о котором можно было смело сказать – неудачник. Старый, вконец измученный нуждой, Сервантес сам считал себя инвалидом: в битве при Лепанто ему искалечили руку».
Территория реальности
Воронов открыл глаза и почувствовал, что холодный пот испариной выступил у него на лбу. Легкий ночной бриз весело играл занавеской. Какое-то время, не шелохнувшись, он лежал на спине, уставившись в потолок. Затем, чтобы не заснуть и вновь не попасть во власть Романа, Воронов дотянулся до пульта и на минимальной громкости включил телевизор. Там по русскоязычному каналу «РТР-планета» передавали криминальный репортаж о студенте из Омска или из Томска, которого заставили отрубить топором голову таджику. Этого таджика бандиты своровали с соседней стройки. Точнее – таджиков было трое. Двоих бандиты зарубили сами и пригрозили студенту, что с ним поступят так же. Из страха студент согласился выступить в роли палача. Заметно волнуясь, он два раза рубанул по чьей-то шее. Все засняли на камеру, а кассету подбросили на местное телевидение с короткой запиской: «хроника маньяка-убийцы».
По сценарию, после совершения казни палач поневоле должен был улыбнуться и помахать в камеру в знак бравады. Студент улыбнулся, но как-то уж кисло. А в камеру он не столько помахал, сколько провел рукой влево-вправо, словно пьяный водитель, протирающий тряпкой ветровое стекло автомобиля.
Этого палача-любителя милиция вычислила сразу. Оказавшись в кутузке, парень заявил, что его подставили, и описал одного из бандитов.
По телевизору показали эти кадры расправы над таджиком, а затем суд над предполагаемым бандитом.
Воронов вспомнил анекдот про ежа: всех, кто случайно сел на его колючки, заботило лишь состояние собственного седалища, и никто не подумал о судьбе раздавленного зверька. Так получилось в репортаже и с таджиками. Внимание привлекла лишь судьба студента да пойманного бандита. О таджиках с их отрубленными головами забыли моментально. Действительно, кому нужны эти неудачники?
Когда лысого бугая в спортивных штанах вели в зал суда под объективами кинокамер, то он чувствовал себя Брэдом Питтом после удачной кинопремьеры: наконец и ему улыбнулась капризная Слава. А мать этого балбеса «в дорогом спортивном костюме» истошно кричала: «Держись! Они все равно ничего не докажут!»
У Воронова этот истошный материнский вопль отозвался другим, выдуманным им самим слоганом из Романа: «Кто маму не любит? Таких сволочей в зале не нашлось».
Безумная идея с отрубленными руками и эпидемией массового членовредительства начала воплощаться в жизнь в куда более омерзительном виде.
Теперь Роман начал преследовать его не только во сне, но и наяву: Он сумел пролезть даже на ТВ, СМИ стали воплощением его сюжетных коллизий.
Телевизор пришлось выключить. Оставалось лишь лежать во тьме с открытыми глазами, уставившись в потолок. Обложили. Со всех сторон обложили. Даже в Турции покоя нет. В номере стало прохладно. Балконную дверь открыли еще перед сном, и дневное тепло постепенно ушло из комнаты.
Стараясь не шуметь, он встал с постели, взял ручку, между прочим, Montblanc, обладание которым он приписал выдуманному им самим Грузинчику, взял тетрадь в тяжелом кожаном переплете, украшенном каким-то уральским самоцветом, и вошел в ванную комнату, чтобы, сидя на толчке, сдаться наконец ненавистному и измучившему его Роману. Все равно просто так Книга его отпускать и не собиралась.
Она избрала его, Воронова, в качестве материальной оболочки, чтобы воплотиться наконец в реальном мире. Так в фильмах ужасов злые духи переселяются в человеческие тела, чтобы подчинить себе мир людей.
Так вирус, пограничное между жизнью и неживой природой образование, «умеет» находить живые клетки и цепляться к их оболочке, а затем в клетке возникает тайное правительство, которое подчиняет своей воле всю жизнедеятельность огромной системы.
Сумеречная территория. Между реальностью и Романом