Тайна испанского манускрипта

Капитан, мистер Трелони, доктор и Платон с сумкой доктора спустились в шлюпку. Матросы налегли на вёсла. Они были насторожены, у их ног лежали мушкеты. Отряд высадился и побежал по замусоренной пристани, пригибаясь, стараясь, как можно быстрее пересечь открытое место. Вступив на булыжную мостовую, они, на нетвёрдых, отвыкших от суши ногах, стали подниматься в город.

Словно поражённый ужасом город был мёртв и нем. Утреннее солнце угрюмо озаряло его пустынную главную улицу. У самого порта дома стояли простые и приземистые: каменные, а местами сложенные из лавы, стены, двускатные кровли из тростника и черепицы. Пробитые пулями двери домов были по большей части взломаны, распахнуты и зияли тёмными провалами. Перекошенные ставни качались под ветром на последней петле и скрипели. Горячий ветер, так и не остывший за ночь, нёс вдоль улицы запах гари, клубы пыли, шерсти, перья из подушек, листки бумаги и ещё что-то неопределённое, но красноречивое.

Отряд разбился на две группы и шёл, прижимаясь к домам, наступая на собственные длинные тени, то серые и размытые, то вдруг оживающие и убегающие из-под ног резкими уродливыми очертаниями. Осколки оконных стёкол, блестевшие в пыли, хрустели под ногами, что в тишине казалось особенно зловещим. И всё чаще на мостовой им стали попадаться высохшие чёрные пятна. Капитан задержался, заглянул в разбитое окно и зашёл внутрь: там был тот же разгром и запустение, на земляном полу валялись расколотые горшки с цветами. Людей нигде не было видно, ни живых, ни мёртвых.

Они прошли уже порядочно в город. Им по-прежнему никто не встретился. Дома становились выше и богаче, часто с резными колоннами, но разгром здесь был даже ещё большим: дверные проёмы зияли тьмой, синие ставни окон сорваны, рамы разбиты, а в окнах вторых этажей не сохранилось ни одного стекла.

Тут впереди, в тишине улицы раздался мерный стук копыт о мостовую и скрип тележных колёс. Отряд замер и прижался к стенам, напряжённо всматриваясь в поворот улицы. Скрип приближался и становился громче, всё отчётливее, наводя на людей странную оторопь.

Потом раздался выстрел.

Капитан сполз по стене, оставляя на ней спиной красную смазанную полосу и упал на мостовую. К нему бросились доктор и Платон, а мистер Трелони, не целясь, выстрелил из пистолета в переулок, из которого прозвучал выстрел, и сейчас тянулось пороховое облачко. Матросы попадали на землю, занимая круговую оборону. Бен Ганн, стоя за выступом стены, оглядывал крыши соседних домов.

Тут откуда-то сверху раздался голос:

– Боцман Ганн! Не стреляйте! Это я – капитан Перэ. Я сейчас спущусь к вам!

Вскоре в проулок из двери правого дома вышел человек и с поднятыми руками двинулся к отряду. Следом за ним из двери высыпали вооружённые люди, – многие чернокожие, – и встали возле дома.

– Мой слуга принял вас за пиратов и выстрелил. Хорошо, что я узнал вас, боцман Ганн. Вы не можете быть пиратом, я вас хорошо знаю, – сказал мужчина на неплохом английском, останавливаясь напротив Ганна.

Рук мужчина не опустил. Он стоял, посматривая на направленное на него оружие, и всем видом выражал покорность. Сквайр, не опуская пистолет, левой рукой, непослушными пальцами, рвал ворот рубахи.

– Нет, мы не пираты. Мы с английского торгового корабля, – ответил Ганн с отчаяньем. – И я верю вам, капитан Перэ! Но вы убили нашего капитана!

Ганн обернулся. Доктор уже достал из сумки перевязочный материал и, сорвав с капитана жюстокор, перевязывал ему грудь. Рядом с капитаном на коленях стоял Платон и плакал, слёзы текли по его лицу. Доктор сказал сквозь зубы:

– Капитан жив, сердце его бьётся, но он потерял сознание и истекает кровью. Платон, надо занести его куда-нибудь в дом.

Тут из-за угла показалась лошадь с гружёной повозкой. При виде вооружённых людей возница натянул вожжи и остановился, привстав на козлах. Человек, сидящий рядом с возницей, поднял мушкет.

– Всё в порядке, Мигель, проезжайте, – крикнул капитан Перэ, медленно опуская руки.

Возница стегнул поводьями лошадь, повозка стала приближаться. Опять раздался тот же скрип колёс и мерный стук копыт. Матросы посторонились, пропуская повозку. То, что они в ней увидели, заставило их опустить глаза и отвернуться. В повозке, из каких-то грязных раздутых мешков, из спутанного тряпья, бывшего когда-то одеждой, торчали голые человеческие ноги и руки со скрюченными пальцами.

– Они собирают погибших, – сказал капитан Перэ. – Вы должны простить моего слугу: у него сдали нервы, и он выстрелил. А отнести раненого можно хоть в мой дом, он почти целый.

Капитан Перэ двинулся в проулок. Платон взял капитана на руки и понёс вслед за ним. Сквайр убрал пистолет за пояс и быстрым шагом шёл рядом, придерживая капитану свесившуюся голову. Остальные шли следом.

Дом капитана Перэ, конечно, был изрешечен пулями, окна выбиты, а пол усеян стёклами, но в прихожей всё сохранилось в почти неприкосновенности. Чернокожая прислуга прибиралась здесь, вытирая украдкой слезы. Увидев входящих, прислуга замерла, а потом бросилась вон.