Тайна князя Галицкого

— Илью на рогатину накололи. Но дышит, не горячий даже. Холопов побили семерых, пятеро ранены. Иродов же мы три десятка на месте положили, и чуть менее смерды живыми повязали, хоть и пораненными. Путники помогли, что следом ехали. Они тебя и прочих раненых в Вологду и вывезли.

— Кто это был?

— А пес его знает, — пожал плечами боярин Зорин. — В Разрядном приказе выпытают. Мыслю, за неделю доберемся, там за них и возьмутся.

— Пить…

— Сейчас, друже, сейчас дам… — Софоний вытянул из-за пазухи флягу, выдернул пробку, поднес к его губам. — Теперь все хорошо будет. Раз очнулся — стало быть, на поправку идешь.

Басарга был ранен уже не впервые — однако на этот раз выздоровление происходило вовсе не так, как он ожидал. Оно тянулось неделя за неделей, словно смола за коснувшимся ее пальцем, оно дразнило светом за окном и свежим воздухом, но отказывалось вливаться в тело. Только на третьей неделе боярин, наконец, смог встать и пройтись по горнице. Еще через неделю — спуститься по лестнице. Еще через одну — Софоний, посоветовавшись с кем-то из лекарей, позволил ему сходить в баню, где они с Ильей бок о бок сидели на нижней полке, отогреваясь, а накопившуюся грязь с них смывали мочалками холопы.

Лишь в середине января Басарга окреп достаточно, чтобы предстать перед глазами государя.

— Гнев мой велик, боярин, — сообщил ему Иоанн, с силой сжимая подлокотники трона. — Святыни нет. Стало быть, и похода не будет. Еще год княжество Литовское станет терзать наше порубежье своими набегами.

— Виноват, государь, — склонил голову Басарга.

— Ведомо мне, витязь, сражался ты, ако лев, и едва живота не лишился, волю мою исполняя. Виновные татьбы, супротив тебя учиненной, найдены будут и наказаны. Языков много сотоварищи твои привезли. Хоть какой, да развяжется. Однако же приказы даются для того, чтобы исполнены были, боярин! — повысил голос Иоанн. — Доблесть ратная есть достоинство великое. Но одно поручение проваленное сотни и тысячи воинов погубить способно! По размышлении здравом, ты бы лучше для дела своего лишнюю сотню стрельцов прихватил. Не о том думай, что трусом назовут, а о том, что уж с ними точно никто не остановит. Ты понял меня, подьячий Басарга Леонтьев?

— Да, государь.

— Ныне отправляйся, раны свои залечивай. Однако в октябре святыня должна прибыть сюда. Не о подвигах я хочу услышать али свершениях великих, не о славе, которой ты себя покроешь, а тихую весточку о выполнении поручения. Так исполненного, что никто, кроме нас троих, о сем и не заподозрит. Иначе, боярин, зело удивлен я буду… Ты понял меня? Ступай!

— Все сделаю в точности, государь!

Подьячий не стал нарушать приказа даже в мелочи и в тот же день велел Тришке-Платошке складывать вещи.

Ловкий сын рыбака ухитрился отделаться в сече сущей мелочью — был оглушен во время второй сшибки и благополучно провалялся всю схватку под берегом. Теперь холоп с гордостью показывал свой шлем с изрядной вмятиной — доказательство храбрости. Вроде как голову чуть не потерял — но, однако же, не получил вообще ни единой царапины!

— Ты куда собрался? — поинтересовался Софоний, встретив хозяина дома в пустой и холодной трапезной.

— Иоанн отсылает.

— В опалу?

— Почти так… До осени — опала, а осенью надлежит до конца поручение довести, что по той осени не исполнили. Государь гнев еле сдерживал. Очень важные замыслы его из-за оплошности нашей не состоялись. Коли второй раз подведу, лучше уж сразу на плаху идти, его не тревожа.

— Ну, коли так, то ты, конечно же, сбирайся. Однако без нас из дома ни ногой! От порога до порога проводим.

— Не нужно, друже! У Ильи с Тимофеем свои поместья есть, свои семьи, свои хлопоты…

— Нужно, брат, — отрицательно покачал головой боярин Зорин. — У тебя сил-то всего один холоп и к нему два калеки. И сам еле ходишь. Помнишь, чего о прошлом разе по пути случилось? А ну, повторится? Нет, друже, проводим. Коли ты один, то един. А коли мы вчетвером, то уже десять копий получается. Посему даже слушать тебя не стану. Вместе, и только вместе.

* * *

Боярин Зорин беспокоился напрасно — в этот раз никто дорогу путникам не заступил. В начале февраля они благополучно миновали Вагу, доскакали до излучины перед Важским монастырем, повернули на берег по идущей через Корбалу дороге и…

— Глазам своим не верю! — внезапно громогласно объявил Тимофей Заболоцкий и вытянул руку. — Други, гляньте. Никак, чудится мне?

Путники повернули головы в указанном направлении. Оглянулась на голос и Матрена, что развешивала белье во дворе своего дома.

— Помилуй бог, книжница! — охнул Илья.

— Отчего же я о прошлом разе сюда не дошел? — посетовал Софоний.

Бояре свернули к воротам, спешились и на глазах изумленных подростков, что таскали вслед за матерью корыто, преклонили перед торговкой колено и один за другим поцеловали ей руку. Причем среди прочих — и хозяин поместья.

— Вы меня в краску вгоняете, бояре, — как всегда, засмущалась женщина. — Здесь не стойте, в дом входите. Я сейчас стол накрою, меда принесу.