Тайна князя Галицкого

Тридцатого января русские полки вышли к Полоцку, крупнейшему и сильнейшему городу княжества Литовского, и неторопливо окружили его, разбивая воинский лагерь.

Басарге и его братии отвели место в трехстах саженях левее царской ставки, возле Спасского монастыря. С помощью чернецов, оказавшихся весьма умелыми в своей работе, подьячий установил походный храм, а округ него, на удалении двух десятков шагов — пять просторных войлочных юрт, с двойной кошмой на стенах и на земле. Кроме того, сверху расстелили ковры, чтобы лежать было не только тепло, но и мягко. В центре каждой приготовили очаги, наносили дрова, но огня пока не разводили.

Закончив приготовления, боярин Леонтьев сходил ближе к городу — посмотреть вражескую твердыню. По виду она была никак не меньше Казани, и с такими же высокими деревянными стенами. Ров, возможно, тоже был — но какая зимой разница?

Со стен пришедшим что-то кричали. Что именно — Басарга из-за расстояния не услышал.

Стрельцы, занятые насыпанием валов и вкапыванием кольев, не отвечали.

Такое тихое противостояние длилось пять дней — государь Иоанн Васильевич, не желая проливать лишней крови, пытался договориться миром, между городом и ставкой перемещались послы. Бояре отдыхали и веселились, тайком от царя попивая вино и пиво, стрельцы ковыряли землю…

Пользуясь общим спокойствием, Басарга отправился осматривать лагерь воротынской дружины. Вскоре среди сотен палаток он заметил ту самую, что искал, с разводами на парусиновой крыше. Это он сам когда-то попытался ее раскрасить, но черничный сок расползался по ткани и в рисунок складываться не желал. Кончилось все, естественно, тем, что его выпороли — и чувство обиды не рассосалось полностью до сих пор. Что, впрочем, не мешало Басарге любить отца со всей искренностью.

— Еремей! Боярин Леонтьев! — пробираясь между чужими холопами, окликнул он воина, что правил, сидя на чурбаке, наконечник рогатины. Услышав знакомый голос, боярин поднял голову, и Басарга взмахнул рукой: — Отец!!!

— Сынок! — Боярин бросил копье и точильный камень, поднялся навстречу, и они крепко обнялись: — Господи, сколько же мы не виделись?! Заматерел, заматерел-то как! Юшман с серебрением, налатник с горностаем, сапоги хромовые… Прямо князь!

— Как вы живете, как мама, что Степан? — Хвалить так же отца у Басарги не повернулся язык. Боярин был все в той же кольчуге, в том же изношенном лисьем налатнике и беличьей шапке. За десять лет отец заметно осунулся, борода поседела, лицо подернулось морщинами.

— Матушка здорова, слава Иисусу, вестям от тебя порадуется, — перекрестился боярин Еремей. — У Степана и вовсе славно все складывается. Мы за него Наталию сосватали, дочь Агапия Мохнощекова, что от нас по тракту через две деревни живет. Сын у него растет. Третьим родился, и бог даст, выживет. — Боярин снова осенил себя знамением, ненадолго задумался, тронул сына за локоть: — Ну-ка, пойдем…

— Что же вы, — огорчился Басарга, — не отписались, на свадьбу не позвали?

— Да как же тебя позовешь-то, сынок? — пробираясь меж людей, посетовал Еремей Леонтьев. — Оказия до Москвы не каждый день случается. Ан и там тебя нет никогда. Все, сказывают, в отъездах на службе царской…

Они выбрались на открытое поле, разделяющее лагерь и тыны перед крепостными стенами, пошли не спеша, бок о бок.

— Никак с тобой списаться не выходит, сынок. А ведь надобно нам с матушкой и о твоем будущем подумать. Тебе скоро третий десяток выйдет, у тебя же ни кола, ни двора. Ни жены, ни детей. В возрасте твоем давно пора о роде своем позаботиться, о продолжении крови нашей. Между тем, у Третьяковых, бояр прилужских, дочь ныне как раз на выдаче. Мы с матушкой смотреть ее ездили — хороша! Широкобедра, пышнотела, щекаста. Кровь с молоком. Такая родит, как семечку раскусит. Крепкими детишки будут, здоровыми.

— А Семен-то где? — спохватился Басарга. — В дозоре?

— Дома Семен, стрела татарская летом нынешним изъязвила, еще не окреп, — кратко ответил отец. — Ты мне зубы не заговаривай! Хотим мы с матушкой, прежде чем в могилу сойти, знать в точности, что ладно жизнь у вас обоих сложилась. Что внуки за нас службы поминальные заказывать станут, что не иссякнут чресла бояр Леонтьевых.

— Не нужно о том беспокоиться, батюшка, — покачал головой Басарга. — Служба у меня трудная, обязанностей много. Некогда суетой семейной заниматься.

— Так на то родители и даны, чтобы о чаде позаботиться, пока оно в иных хлопотах погрязло.

— Нет, не нужно.

— Нужно, сынок, нужно. — Отец положил ему руку на плечо. — Ибо сказано нам Господом: «Плодитесь и размножайтесь», и в сем долг наш пред небесами, сколь бы тягостным он порою ни казался. Ибо после каждого смертного человека его след на земле должен остаться, его образ. Ты обязан приехать домой, и мы уговоримся о сватовстве, о приданом, о наделе сговоримся. Уедешь с женой — она и об уюте, и о доме твоем позаботится, пока ты в разъездах.

Они дошли до Двины, повернули вдоль нее к крепости.