Тайна князя Галицкого

— Что сие есть? — удивился нежданной красоте чернец.

— Братию буди, молебен хочу заказать.

— Ночью?

— «День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание», как гласит восемнадцатый псалом, — ответил монаху из темноты боярин Софоний. — Буди, негоже монахам спать, коли миряне бодрствуют.

Инок послушался, потрусил к дому настоятеля, постучал, потом поторопился к хоромам за ним. Бояре же тем временем вошли в храм и стали зажигать свечи и лампы. К тому времени, когда встревоженные чернецы собрались во дворе, храм уже светил на двор всеми окнами.

— Что случилось, дети мои? — одним из последних вышел к ночным гостям настоятель отец Андрей.

— «Вставай, взывай ночью, при начале каждой стражи, — ответил ему Софоний, — изливай, как воду, сердце твое пред лицем Господа; простирай к Нему руки твои о душе детей твоих, издыхающих от голода на углах всех улиц».

— Плач Иеремии, — тут же узнал цитату инок.

— Ну так чего же вы тогда опасаетесь? — удивился боярин Зорин. — Ночные молитвы угодны Господу. Входите, подьячий царский желает службу о победе оружия русского отстоять.

Братия, переглядываясь, отправилась в церковь. Бояре затворили за чернецами створки дверей и встали перед ними.

Басарга, все это время стоявший перед алтарем с зажженной свечой, повернулся к братии:

— Доброй вам ночи, святые отцы. Дабы не томить безвестностью, сразу спрошу: кто из вас живот свой готов за веру православную и землю нашу нынче же положить?

Монахи недоуменно зашумели:

— Каждый готов, боярин. От мира ушли Господу нашему служить, себя ему посвятили. Наша жизнь принадлежит Господу.

— Иного услышать и не ожидал, — склонил голову Басарга. — Однако же для жертвы этой надобны государю только пятеро. Пусть те, кто готов муку смертную принять, к алтарю подойдут.

И опять вперед пошли почти все, у двери остались пятеро самых дряхлых и немощных старцев. Однако двадцати иноков боярину все равно было много.

— Кто в походы ходил, оружием владеет?

— Я под Казанью был, — отозвался один, упитанный и еще крепкий седовласый чернец.

— А я под Оршей, — кивнул худощавый и высокий старик.

— И я, — признался еще один седой монах.

— Мне с боярином ходить доводилось, пока бок не порвал, — несмотря на признание, чернец лет сорока на увечного походил мало. Верно, исцелился в обители. Молитвами…

— Я тоже, мыслю, постоять за себя смогу, — высказался на удивление молодой инок.

— Пятеро, — подвел итог Басарга. — Давай, отче Андрей, начинай службу за успех нашего похода.

Когда молебен закончился, боярин Леонтьев попросил удалиться всю братию, кроме добровольных мучеников, после чего решительно отодвинул алтарь, вынул из-за пояса топорик, поддел доски, оторвал, разгреб песок и под удивленными взорами монахов извлек из земли драгоценный ларец. Перекрестился, коснулся его губами, оглянулся на избранников:

— Отойдите в сторонку, братья, и старшего меж собой изберите.

Чернецы послушались, отступили к окну. Басарга же, открыв ларец, вынул сверток, переложил себе за пазуху, закрыл шкатулку снова и стал укладывать доски на место.

— Отец Арсений самый средь нас достойный, — возвратились монахи, указав на худощавого и высокого старца.

— Так тому и быть. — Поднатужившись, боярин вернул алтарь туда, где он стоял раньше. — Коли ты старший, то тебе и доверяю. Неси, ставь в походный возок.

Боярин Леонтьев отступил в сторону и перекрестился с глубоким поклоном. Монах поднял шкатулку, торжественно понес на вытянутых руках. Остальные братья забежали вперед, распахнули двери. Бояре, увидев ларец, отступили к повозке, открыли крышку сундука. Отец Арсений, подойдя ближе, замялся, отдал драгоценность молодому монаху, поднялся на возок, взял шкатулку и осторожно опустил в сундук. Завозился, обкладывая приготовленными внутри подушками. Закончив дело, опустил крышку, спустился и несколько раз перекрестился, кланяясь повозке. После чего все с ожиданием воззрились на Басаргу.

— Раззява, — хлопнул себя ладонью по лбу боярин. — Самого главного не сказал. По приказу государя нашего Иоанна обязаны мы святыню греческую, им на сохранение здесь оставленную, немедля перевезти в Кремль, в Чудов монастырь. И далее туда, куда воля его будет. Благослови нас, отец Андрей, в деле этом многотрудном!

— Благословляю, дети мои, — с явным облегчением осенил игумен крестным знамением и повозку, и бояр, и собравшихся в путь чернецов. — Вы, братья, в путь собирайтесь. С вами же, люди служивые, разговор особый. Ты, раб Божий Басарга, к исповеди две недели не подходил! Так от лона Церкви нашей святой отпасть можно. И вам, люди ратные, исповедаться и причаститься надобно, дабы с легкой душой на подвиг свой отправляться.

Справившись с беспокойством из-за неожиданного ночного визита и странного поведения гостей, отец Андрей быстро вернулся в обычную для себя роль заботливого отца и учителя.

Бояре, разумеется, послушались, вслед за настоятелем отправились в храм.

Басарга подошел к исповеди последним, честно признался:

— Блудил я, святой отец, обманывал, в искушение вводил. Монахов опасности великой подверг. Грешен я. Много грешен.