— Тряпочка лежи у костра. Такой тряпка могла пыть только
у лючи.
— Почему? — воскликнул Залихватов.
— Смотри, витишь, на ней нарисованы цветы, ягода, трава.
— Да, может быть, это обрывок носового платочка или от ки
сета... — загадочно произнёс Костя. — Ну и что из этого? Такие
платки могут быть у кого угодно.
— Эко! Отнако не латно каваришь. Кисет мышь кушай не
будет, тапак пахнет. Тут мышка кушай, может пыть, сало пыло,
крупа.
— Мешочек под продукты? — воскликнул Миша.
Загбой согласно покачал головой:
— Карашо кавари, правильно.
— Но почему именно русские могли такой мешочек за
быть?
— Эко глупый, как тугутка, кто позовёт, туда и пежит. Где ты
видел, чтобы моя Ихтыма рисовала цветы? Хындырга рисует
лося, Уля амикана, Ченка оленя. Наша зенщина рисует и шьёт
охоту, как мы зверя тапывай. Эти цветы рисуй и шила русский
зенщина. Только русский зенщина рисуй цветы. Какой зенщина
в тайге живёт, охотой промышляет, цветы не рисуй.
Все напряженно молчали. Так просто объяснить мог бы
только наблюдательный Загбой. А тот спокойно продолжал:
— Вот еще смотри, — вытащил из другого кармана окурки. —
Витишь, люча кури.
Залихватов, уже не задавая вопросов, молча приоткрыл рот.
Костя и Миша с интересом привстали на ноги.
— Почему так? — Загбой приподнял свою трубку. — Смотри,
я курю трупка. Мухой кури трупка. Асылзак путет кури, путет
носи трупка. Пашто так? Да так, что в тайга пумага нет. Только
люча носит с сопой пумага и крутит табак. Понятно?
70
ТАЙНА о з е р а к у ч у м
Все согласно закачали головами, куда уж проще! Всё разжевал
и в рот положил! Но Загбой не останавливается. Спокойно, без
лишних эмоций, как будто жуёт черемшу, пошевелил губами
и дополнил:
— Ещё там трова были. Пилой пили.
Тут уж Залихватов догадался сам:
— Да, это точно. Хакасы, буряты и эвенки с собой пилу не
носят. С пилой могли ехать только русские.
— Ладно кавари, правильно. Вот и я кавари, что там, у ручья,
ночуй люча. А ваши или нет — не знай.
— А как узнать? И наша ли экспедиция, костёр-то всего один.
У одного костра могут переночевать два, три, четыре человека.
Но не двадцать пять... Допустим, если это наши, всего несколько
человек, то где остальные? И почему они оказались с этой, с вос
точной стороны гольца, когда партия шла с запада?
— Эко! На снегу писано, отнако, смотреть путем, куда хоти,
откута шли. Может, ещё что узнаем, — обнадёживающе сказал
Загбой.
— Но как увидеть?! Кругом снег, зима, декабрь. Раньше надо
было, хотя бы на пару месяцев назад... — с тоской покачал голо
вой Залихватов. — И куда теперь идти?
Все посмотрели на Загбоя. В этот момент он был единственной
надеждой, следопытом, кто мог хоть немного видеть под снегом
и прочитать то, что было недоступно простому глазу. Перед тем
как выдать единственно правильное решение, понимая, что вся от
ветственность за исход поисковой экспедиции легла на его плечи,
задумался. Но ненадолго, потому что мысли в его голове в этот
момент подсказывали только один вариант дальнейших поисков:
— Отнако все тароги ветут к Кучуму, — он махнул рукой в сторону
невидимого гольца. — Ходи тута нато. Если люча хоти оттута, то
хоти через перевал. А если тута, потнимайся рятом с ним. Так только
могут телай люча. Кыргызы там не хоти, моя знай. Кыргыз хоти за
Часки. Тарога отна, нато хоти на Кучум, там слеты ищи, — пояснил
Загбой и посмотрел на Залихватова. — Правильно ли я говорю?
— Что же ты меня спрашиваешь? Ты нас ведёшь, тебе и карты
в руки! Надо так идти, значит, мы пойдём за тобой, — ответил
Николай Иванович.
В Л А Д И М И Р т о п и л и н
— Тогта сити не нато, тень короткий, хоти нато, — вскочил
Загбой на ноги и пошёл увязывать на оленя вещи.
Вторую неделю по тайге идёт поисковый караван. С тех пор
как люди покинули долину Хабазлака, прошло одиннадцать
морозных, невероятно долгих ночей. К подобным переходам Заг
бой привычен, для него ночёвка под открытым небом (гилиун)
равносильна тёплой постели в русской избе. Закалённое тело
охотника не знает неудобств. В его меховом, оленьем спальнике
всегда сухо, тепло, уютно. Жаркая нодья согревает спину. Огонь
ласкает следопыту спину и ноги. А если спина и ноги тёплые, зна
чит, у человека отдыхает весь организм. Стоит Загбою укутаться
в спальник, как через минуту его сознание погружено в сон.
А утренний рассвет будит его разум бодрым и здоровым.
В подобном состоянии пребывают Мухой и Асылзак. При
вычные к трудностями и лишениям отец и сын не страдают
бессонницей, чувствуют себя превосходно, так, как будто ночь,
проведённая в меховых спальниках, прошла в тёплой юрте.
А вот русские — начальник экспедиции Залихватов Николай
Иванович и его помощники Костя и Миша — выглядят неважно.
Для них переход оказался тяжёлым, лица почернели, обветри
лись, глаза потускнели, впали, носы и скулы заострились. Если
первые дни аргиша давались легко, с настроением, то последую
щие выходы давались всё труднее. Не каждый может выдержать
бесконечную гонку с утра до вечера, с последующей морозной