Тайна семи звезд

Будильник громко зазвонил в 4.40 Володя, к тому времени погрузившийся в глубокий сон, от неожиданности подскочил и ударился головой о верхнюю багажную полку. Мужчина, лежавший на соседней полке, приоткрыл глаза и недовольно взглянул на него.

— Извините, — сказал Володя.

Тот произнес что-то не очень приличное, повернулся на другой бок и вскоре снова захрапел.

Володя спрыгнул с полки, пошел умываться и чистить зубы. Когда он шел обратно, проводница спросила.

— Чаю хочешь?

Он заплатил двенадцать копеек и получил стакан горячего чая с двумя кусочками сахара. Присесть было негде: на всех нижних полках спали люди. Поэтому выпил чай, стоя напротив купе проводника, возле большого водонагревателя цилиндрической формы с краном, из которого капал кипяток.

В начале шестого поезд стал сбавлять ход. Володя оделся и с трудом снял с верхней полки тяжелый чемодан.

Поезд со скрежетом остановился, проводница открыла дверь, и он вышел на платформу. Было еще совсем темно. Морозный воздух щекотал ноздри, пар валил изо рта, снег скрипел под ногами, чемодан с иконными досками оттягивал руку.

Из поезда вышло человек пятнадцать. Все направились к автобусу одиноко стоявшему возле тускло освещенного одноэтажного здания железнодорожной станции. Автобус был темно-желтый, с жесткими промерзшими сиденьями. Когда пассажиры заняли свои места, он тронулся. А поезд отправился дальше, на Таллин.

По спящему унылому городку автобус ехал медленно и лениво, пропуская все остановки, так как на них еще никого не было. Затормозил он только на центральной площади, возле высокой водонапорной башни из темно-красного кирпича. Здесь пассажиры — все до одного — выгрузились и, минуя приходской храм великомученицы Варвары, прямиком направились к воротам монастыря.

Войдя в массивные чугунные ворота, Володя трижды перекрестился, подошел к привратнику — монаху с длинной седой бородой, в валенках и черном тулупе — и попросил разрешения оставить у него чемодан, объяснив, что в нем иконные доски для отца Платона. Услышав это имя, привратник почтительно взглянул на юного паломника и взял у него чемодан.

— Тяжелый, — сказал он. — Липовые или дубовые? Володя не знал.

— Ну ладно. Служба сейчас в Успенском.

Володя прошел через арку, над которой возвышался Никольский храм, и остановился в начале «кровавого пути». Эта вымощенная камнем дорога получила такое название потому, что на ней, по преданию, Иван Грозный отрубил голову святому игумену Корнилию. Отсеченная голова покатилась, оставляя кровавый след. А царь тотчас раскаялся, взял тело обезглавленного игумена и на руках понес вниз.

Еще не рассвело, но с верхней точки «кровавого пути» монастырь, заваленный снегом, был виден, как на ладони. Он напоминал огромную котловину, на склонах и на дне которой размещены храмы и другие монастырские строения. В самом низу котловины — двухэтажный Успенский храм с несколькими куполами-башенками причудливой формы. Рядом — белая звонница с колоколами, приводимыми в движение с земли при помощи толстых канатов. Возле нее — небольшое здание темного цвета, а за ним — цепь белых монашеских корпусов. Справа от Успенского храма — трехэтажный дом наместника, стоящий на возвышении и обнесенный оградой.

В утренней полутьме все тона приглушены, и Володя представил себе, как все это могло бы выглядеть на холсте. За годы обучения в художественной школе у него сложилась привычка каждый красивый вид мысленно брать в рамку и переносить на холст или бумагу. Для каждого пейзажа он как бы интуитивно подбирал в уме краски, какими его можно изобразить. Вот этот заснеженный монастырь ранним утром можно написать маслом — почти в черно-белых тонах, лишь с небольшой примесью ультрамарина, охры и кобальта.

Думая о своем будущем, он видел себя не портретистом, а скорее пейзажистом. И весь мир невольно воспринимал как непрерывно меняющуюся чреду пейзажей.

* * *

В Успенском храме шел братский молебен. В полумраке у мощей преподобного Корнилия около тридцати монахов в черных рясах, мантиях и клобуках пели:

— Пско́во-Пече́рская оби́-и-и-и-тель, и́здавна сла́вная чудеса́ми ико́ны Богома́терней, мно́гия и́ноки Бо́гови воспита́…

Молебен возглавлял наместник монастыря архимандрит Мисаил. Плотного телосложения, с густой окладистой бородой и насупленными черными бровями, он имел вид грозный и устрашающий. Высоким тенором, совсем не соответствовавшим его внушительной фигуре, он возглашал:

— Преподо́бие отче наш Корни́лие, моли́ Бо́га о нас.

И разноголосый монашеский хор подхватывал:

— Преподобие отче наш Корнилие, моли Бога о нас.

После братского молебна началась полунощница, затем часы и Божественная Литургия.

Володя, воспитанный в церковной семье, к своим шестнадцати годам хорошо знал богослужение, мог без ошибок читать по-славянски. И отстоять несколько часов в храме было для него не в тягость. Но после ночи в поезде он чувствовал себя уставшим, и в какие-то минуты его так сильно клонило в сон, что он терял ощущение реальности. Тем не менее Литургию отстоял до конца.