Тайна семи звезд

Когда после целования креста он вышел из полумрака храма, его ослепил снег, искрящийся на ярком солнце. Все вокруг преобразилось, и все цвета стали теперь необыкновенно яркими: дом наместника — насыщенно зеленым, здание по правую руку — багровым, Успенский храм — шафраново-желтым, звонница рядом с ним — снежно-белой, купола над храмом — темно-синими, а звезды на куполах — сияюще золотыми. Было уже не так холодно, как ночью, но после нескольких часов пребывания в храме морозный воздух приятно взбадривал.

* * *

Отец Платон жил «на горке», куда вела узкая крутая лестница, начинающаяся прямо за Успенским храмом. Володя решил сначала подняться туда налегке, убедиться в том, что иконописец на месте, а потом сходить к привратнику за чемоданом.

Наверху, возле высокой белокаменной крепостной стены, окружавшей монастырь, располагался небольшой деревянный дом, а рядом — такого же цвета бревенчатый храм с высоким шатром. Володя поднялся на крыльцо дома и постучал в дверь.

Ему открыл человек выше среднего роста, в сером подряснике, подпоясанном кожаным ремнем, и лаптях. Глаза у него были глубоко посажены и смотрели на юного посетителя внимательно, испытующе. Губы обрамлены короткими усами и густой длинной бородой. Волосы вьющиеся, длинные, зачесанные назад.

— Благословите, — сказал Володя.

— Бог благословит, — отец Платон осенил его широким крестным знамением.

— Я от отца Виталия.

Володя вынул из кармана и протянул отцу Платону сложенный вчетверо лист бумаги, исписанный мелким почерком.

— Проходи, раздевайся, — сказал отец Платон и, подойдя к окну, начал внимательно читать письмо.

Володя снял пальто.

Внутри дом оказался довольно просторным, с большими окнами, возле которых размещались столы и мольберты. На мольбертах — недописанные иконы, а на столах — книги и альбомы, стаканы с кистями, баночки с красками разных цветов. Посреди дома стояла большая русская печь. Она была сильно натоплена.

— А доски где? — спросил отец Платон, дочитав письмо до середины.

— Они у привратника. Я схожу, принесу.

— Погоди, дочитаю.

Отец Платон дочитал письмо и снова испытующе посмотрел на Володю:

— Так ты хочешь учиться иконописанию?

— Да, очень хочу.

— И сколько ты тут пробудешь?

— Десять дней.

— И за десять дней ты хочешь научиться иконы писать?! Да для этого десять лет мало. Я вот сколько лет пишу, а все учусь.

— А разве шесть лет в художественной школе — это не плюс?

— Скорее минус. Между художником и иконописцем очень большая разница. То, чем занимается иконописец, это служение. А у художника «муки творчества». Он, когда творит, мучается, хочет выразить что-то свое, а что именно — толком не знает. Он пишет, и ему все время кажется: это «не то». Он переделывает, но все равно недоволен. У тебя тоже бывают «муки творчества»?

— Да.

— И бывает, что вдохновения нет?

— Бывает.

— Ну вот. Это творчество на уровне эмоций. А иконописец служит так же, как и священник, который идет совершать Литургию. Ему что — ждать, когда вдохновение снизойдет? Указан час, когда надо служить, он начинает службу. Постепенно входит в молитвенный дух. Точно так же и иконописец. С художником у иконописца общее только одно — изобразительные средства. Все остальное, в принципе, — совершенно разные вещи. Да ты проходи, чай будем пить.

— Позвольте, отец Платон, я за досками схожу.

— Хорошо. А я пока самовар поставлю.

* * *

Выйдя от отца Платона, Володя спустился по лестнице к Успенскому храму пересек монастырскую площадь и поднялся по «кровавому пути» к воротам. Забрал чемодан у привратника и тем же путем вернулся. Тащить чемодан по узкой крутой лестнице было тяжело. Приходилось останавливаться после каждых десяти-двенадцати ступенек, чтобы отдышаться.

— Ну давай, посмотрим, что там у тебя, — сказал отец Платон после того, как Володя положил чемодан на пол и открыл его.

Сверху лежали акварели и пейзаж с церковью, под ним иконные доски. Отец Платон начал рассматривать акварели.

— Это твое творчество?

— Да.

Каждую акварель он изучал внимательно, стоя у окна. Потом клал на стол и брал в руки следующую. Довольно долго рассматривал пейзаж с церковью над рекой.

— Да, очень неплохо, — сказал он, окончив изучение. — У тебя есть способности. Так, давай теперь доски посмотрим. Это липа или дуб?

— Честно говоря, не знаю.

— Липа, — сказал отец Платон, взяв в руки одну из досок. — Качество хорошее, прослужит долго.

Каждую доску он внимательно рассматривал, как будто представляя себе, что можно на ней написать. Несколько досок были одинакового размера.

— Вот эти размером сорок четыре с половиной на тридцать пять, — сказал Володя.

— Чего? Сантиметров?

— Да.

— Значит, десять на восемь вершков. Иконные доски не меряются сантиметрами. Ты знаешь, откуда пошли метры, сантиметры, миллиметры?

— Нет.

— Ну, конечно, этому не учат в художественной школе. И меня не учили. Они пошли от французской революции. А до того использовались антропоморфные меры.

— Какие? — не понял Володя.