Тайна смуты

У писаря глаза на лоб полезли. Дикий полковник «лисовчиков» сразу приметил, что снова лихо чудит Тарас и, двинувшись вперед, стал приглядываться, а потом сам вырвал кондиции прямо из-под пера, чуть не порвав важную бумагу.

Глаз Лисовский не пучил – напротив, прищурился, будто ему щёлоком в очи брызнуло.

– Звідки латинь знаєш? Ким естешь?[69]

Глядел он на Тараса – так и на призрака смелый человек глядеть может.

Тарас поведал, по обыкновению, кратко, к месту.

И вдруг Лисовский точь-в-точь повторил слова убиенного Никиты Оковала, только на латыни:

– Omnia utilis! Всем полезен!

В тот миг вдруг – хлоп! И вместо печати упало на кондиции пятно птичьего помёта. Лисовский вскинул голову, рубанув, как сабелькой, пером на шапке:

– Ну-ка, пташку жваво сеніміте![70]

Вскинулись луки.

Тарас махнул рукой знак своему пустельге и рек:

– Стріл не кидає, тому на вас упадуть. Мій боривітер все одно піде[71].

Слышали все и – замерли с поднятыми луками.

Лисовский снова вцепился глазами в Тараса:

– Демон в тебе? – подозрительно усмехнулся на ляшском.

– Немає, православний я, – с обычной своею простотой и легкостью отвечал Тарас и перекрестился.

Передернуло усы Лисовского:

– Добже! Нож давай!

Он махнул рукой вниз, и воины поняли тот жест как команду – опустили луки.

Тарас положил нож рукояткой, а перо очином – к Лисовскому.

– Падаль, птахів, щурів і кротів ти не різав?[72] – вдруг вопросил тот серьёзно, осматривая лезвие.

– Неможно, пане полковнику, – ответил Тарас.

Лисовский обтёр нож о плечо и, не глядя, легко полоснул им там же, у большого пальца, только – не десницы, а шуии. Потом он взял перо, поплевал на очин и обтёр его так же. За сим загрёб кровь, как будто ложкой, и одним стремительным росчерком – как скакал, так и писал – бросил на бумагу витиеватый скач своего имени.

Писарь взял кондицию и на миг задумался – посыпать песком полковничью кровушку или самой дать свернуться. Тут Лисовский вырвал у него договор из рук и бросил на столик перед Тарасом:

– Бери і ховай під жупан. Будеш мені показувати, коли забуду![73]

И тотчас поднялся на ноги.

Писарь вмиг исчез вместе со столиком.

А Лисовский окинул взором войско. А уж к нему и коня его переседланным подвели. Он взлетел на него. И поглядел сверху на Тараса:

– А тобі пішки. Поки з боєм коня не візьмеш![74]

Он хохотнул, будто большой пёс кашлянул, поперхнувшись – и тотчас загремело хохотом его войско.

– Навіщо? Зараз Сірка до мене повернеться[75], – отвечал безобидно Тарас, но в тот миг вряд ли кто-то услыхал его.

Лисовский поднял руку – весь польный гогот вмиг скрало, и от тишины даже зазвенело в ушах у Тараса.

Вдруг зычно и звонко, без хрипа, заговорил полковник по-ляшски, и понимала его вся разношерстная кавалерия, в коей, помимо ляшских шляхтичей, сынков младших да козаков низовых, да казаков вольных донских, можно было насчитать немало и литвинов, немало русских воров из числа боевых холопов, поменьше валахов, а там – и татар кое-каких, и черкесов, и немцев, бродяг удачи.

– Ныне принимаем мы в наше священное товарищество, сами видите, кого! Мал да удал! Хоть и против нас выступил подобно верному лыцарю, ради чести девицы, пускай и простолюдинки! Крепкий вояка! И должен он знать, что есть наше товарищество! Самое истинное на свете! Такого товарищества ни в одном войске нет, ибо всякое иное товарищество есть призрак, фата моргана. Во всяком ином товариществе острое наше око разглядит невидимые цепи, незримые поводья, тянущиеся к одной руке – и не в самом товариществе, а на сторону, в пустую даль. Вон немцы на дороге крепко встали, но сгинули. У них тоже было товарищество да повод его тянулся к руке дающей. И у гусар, элариев крылатых, есть товарищество, да повод-цепь тянется к королю и ротмистрам его. Куда велят – туда повалят! И у козаков низовых есть товарищество… да пусть не обижаются – оно к Сечи, как к будке собачьей, длинной цепью привязано, товарищество их, и к их скарбницам, что по затонам рассованы под стражу сомов да лягушек. Куда они без Сечи, кто они? Те же холопы перекатные! И только вы, мои козаки, от Сечи ко мне пришедшие, ту цепь порвали! Ибо я, хоть и полковник вам, но товарищ, отличный от вас лишь верным чутьем своим и удачей, коей вы верите и – не зря! И нет никого надо мною – ни короля, ни ротмистра коронного, ни гетмана! А значит, и над вами нет никого и ничего, кроме чистого неба! Верно ли говорю?

– Верно! Верно! Любо! – раскатились голоса.

– Потому-то мы быстрее и легче ветра, стремительнее всякого речного потока и сокрушительнее ливня и града, жгучее огня. И тверже наше товарищество любого камня-гранита, ибо камень-скалу ни ветер не повалит, ни река не размоет, ни огонь не сожжёт! Верно ли говорю?

– Верно! Верно! Любо! – хлынул припев тысячи глоток.

– А теперь погребём павших и – в путь! – И прибавил полковник уже хрипло: – Проголодался я. Пора волкам свежатинки добыть…