Тайна смуты

Дикая охота мчалась прямо на него, Тараску, не сбавляя маха! Видел круто сбитый, рослый лях-предводитель – с усищами-ветлами, с кровавым крылом широкого ворота, в невиданных желтых сапогах, – что уж не настичь ему лучшую добычу. Уходила от него и его венгерского жеребца стрелою к стенам Троицы мелкая, да прыткая Серка со своею невинною ношею. А теперь он игру себе нашел: да вот и поиграть с отважным на вид козачком, застившим дорогу. Он, черножупанный дьявол, и сабли не выкидывал – только скалился по всю свою ляшскую пасть под сверкавшими очами и алым пером на шапке. Любопытно ему стало – соскочит козачок с дороги или даст себя смести. Ни в то, ни в другое не верилось хищному ляху – вот и решил посмотреть, как оно случится.

Тарас тем временем успел многое: осмотреться живо да убрать под подходящий придорожный куст и лук свой, и саблю. Оставил себе только отцов черкесский нож и занялся самопалом. Проверил, не выпала ли пуля с пыжом, остался ли порох на полке после скача. Самопал был готов к делу.

Вздохнул Тарас поглубже, придержал выдох и поднял самопал, целя ляшскому предводителю в грудь. А тот только веселее оскалился и глазами засверкал.

Дождался Тарас нужной ширины цели… Пшикнуло сначала – и бухнул самопал, выплюнув рубленую пулю, а с ней облачко дыма.

И увидал Тарас сквозь облачко, как в тот же миг, сам звук выстрела упредив, нырнул лях-предводитель влево, прямо под шею своего коня.

Не нашла пуля его груди, полетела дальше и выше. Видел её полёт Тараска. Следом за ляхом скакал иной рослый всадник, видом литвин. Пуля, ещё немного поднявшись в полёте, ударила его точно в кадык. Разлетелись хрящи. Мотнул литвин головой вперед, и тут же назад запрокинулась его голова, выхаркнув вверх петушиным гребнем крупные алые брызги… а уж и весь литвин опрокинулся назад.

Первый раз убил Тарас в своей жизни живого человека. В иной час, может, и вывернуло б его с непривычки, но тут не до лишних чувств было.

Вспомнил Тарас последнюю молитву московского купца Никиты Оковала: «Боже, милостив буди мне грешному». Бросил он самопал да с тою молитвою и выхваченным черкесским ножом кинулся умелым кубарем прямо под ноги коням.

Себя не запомнил Тарас в те мгновения – остались в его памяти лишь крупная рябь конских ног, крепкие их тычки. Большим ножом он успевал отводить вскользь сабельные отмашки, но и сами всадники не очень-то саблями понизу стегали, боясь в толчее товарищу или коню его кусок ноги отмахнуть.

Сам-то Тарас не то чтобы ещё убить кого хотел, катаясь по земле меж коней и взмахивая ножом, – напротив, чем больше толчея всадников, тем легче да дольше самому живым было остаться. Только такая игра долго продлиться не могла.

Чудилось Тарасу, что стали кликать его по имени, да не откликался, решив, что черти блазнят на его погибель.

А и вправду уж кликали: среди самых лихих всадников той диавольской лавы нашлись козаки из куреня, что ушёл на Москву раньше. Они запомнили Тараса и его причуды на Сечи.

Вдруг, как громом с неба, грянул хриплый глас:

– Пьершен! Кольцо!

Вмиг раздались всадники, вмиг взяли Тараса в карусель – и он оказался в центре плотного конного круга.

Всадники держали сабли так, чтобы отбить боковой наскок пешего, но убивать Тараса тоже не собирались.

В очах Тараса плыло – не разумел он уж, движутся ли всадники перед ним по кругу или его самого ведёт.

– Ей, Тараска! Або не визнаешь?

Тарас повёл головой, не понимая, кто спрашивает – в ушах его гудело, да и всё тело теперь гудело. Увидал он наконец вроде как знакомую голову:

– Ти, чи що, Богдан? – спросил.

– Визнав! – даже с облегчением вздохнул знакомый козак. – Ти чого тут чудішь?

– А ви, що, чи не чуділі? – как всегда, просто удивился навстречу Тарас.

– Ось, пане полковнику, про кого ми тобі розповідали[52]… – обратился козак Богдан в сторону и выше. – А тут його і чорти принесли.

– Глову оберни! – услыхал Тарас хриплый, но гулкий голос и повернулся на него.

Теперь перед Тарасом и над ним высился в подёрнутое первой осенней дымкой небо тот грозный разусатый лях с кровавым воротом на вороном жупане да в цыплячье-желтых сапогах. Уж потом Тарас узнал, что рассказывали козаки своему бешеному предводителю про лихих сечевиков, которых бы в самый раз было принять в дикую хоругвь, вспомнили и его, необычайно шустрого билявчика, – лучшего разведчика да вестового не найти. А вот и он – лёгок на помине!

– Пане полковнику, сам тепер бачиш, який він у справі[53], – осторожно добавил козак Богдан.

Вроде как оправдание нашлось заминке: не то что голыми руками, а и ежовыми рукавицами такого белявчика не ухватить.

Полковник дикой хоругви то ли смеялся так чертовски, то ли от азарта зубами скрежетал, меча молнии взором:

– Видзе, це шибки. А если тераз и от нагайки моей йдет, беру себе. Розступсь![54] – так и вещал, мешая слова наречий.

Тотчас расступились всадники на стороне кольца, противной от командира. Дикий полковник вынул ногайку, кою держал за голенищем по-козацки, и проговорил на более чистом, козацком же наречии:

– Біжи тепер до рахунку десять. Вважати я буду. А потім озирайся.[55]