Тайна старого городища

— Ну а, собственно, почему? — делано удивился Арданский. — Вы не патриот? Вам безразлично, что всюду в мире нашу с вами Россию-матушку каждый день вываливают в грязи, и за нее некому заступиться?

— Так ведь и вы не заступитесь, — пояснил Гридин. — Для вас ведь это тоже — точка приложения сил. И мечтаете вы только о том, чтобы обеспечить себе и потомкам безбедное существование и существовать потом где-нибудь подальше.

— Ну а какое вам дело, где я буду жить, если мой бизнес будет служить России? Какое вам дело, сколько я оставлю своим наследникам, если я работаю как проклятый по шестнадцать часов в сутки! Я эти деньги, эти сокровища не украсть хочу! Не украсть, заметьте! Потому что они, я уверен, уже давно ушли от своих первых владельцев. И, конечно, надо при этом учесть, что они, скорее всего, и получены-то были малозаконными путями. Вы хотите ворованное защитить от плохого капиталиста Арданского, а я хочу их вложить в дело! В дело, которое пойдет на благо России. Кому будет плохо?

— Эту сказку вы рассказывайте где-нибудь на торжественном приеме. Я в это не верю.

Арданский отклонился, как от удара, помолчал. Потом, видимо, решил, что волноваться из-за пустяков глупо, и продолжил, сменив интонацию:

— Ну а работу-то свою вы делать будете? Или каждый раз вы будете долго ломать голову: не повредит ли это России?

— Об этом я всегда думаю. — Гридин отвечал без пафоса.

— Ну что же, вы свой выбор сделали, очередь за мной.

Он повернулся, чтобы позвать своих людей, но дверь стала открываться еще до того, как Арданский что-нибудь сказал.

В помещение вошел Струмилин, а следом за ним женщина, та самая Анна, которую Гридин видел вчера в доме Суховых.

Арданский, увидев вошедших, стремительно побледнел.

— А вы кто такие?

— Не делайте глупостей. Защищать вас уже некому, — предупредил Струмилин, и почему-то сейчас его голос испугал даже Гридина.

А потом раздался громкий хлопок, треск и что-то обрушилось на голову Гридину. Он успел понять, что помещение моментально заполняется едким дымом, и провалился в пустоту…

Из больницы его выписали через полтора месяца, в середине сентября, и он сразу же отправился в закрытую швейцарскую лечебницу. Оттуда он улетел на отдых «для поправки здоровья», как сказал специально прилетевший в Швейцарию Сева Рубин.

Проводив его до трапа небольшого самолета, отправлявшегося в Испанию с единственным пассажиром на борту, Рубин пожал Гридину руку и сказал, кажется, искренне:

— Извини, Паша, за всю эту… историю. Отдыхай и не волнуйся. Сочтешь, что готов вернуться скажи. Сочтешь, что надо заняться чем-то другим, я не буду в обиде. Вилла, где ты будешь жить, оплачена на два месяца. Сам посмотришь, как быть дальше. Понравится и захочешь еще там пожить — сообщи, я все устрою. Захочешь сменить обстановку — твое дело.

Вытащил из нагрудного кармана крохотный бумажный конвертик, раскрыл его, показал лежащие там пластиковую карту и записку:

— Это то, что я тебе должен за всю кутерьму, а тут — шифры… или как их… пинкоды и, для твоего сведения, сумма. Проверь, как только окажешься возле банкомата.

Увидев невольно изменившееся лицо Гридина, успокоил:

— Никаких ошибок. Так что ты можешь спокойно жить, где захочешь! И помни: я в долгу перед тобой и готов его вернуть в любой момент.

— А Арданский? — не удержался Гридин.

Рубин помолчал.

— Ты и не представляешь, что происходило в стране в это время. Рухнули империи, разлетелись банки… Говорят, что Арданский улизнул куда-то, скрываясь и от долгов, и от милиции, и от уголовников… А может, его и укокошил кто… В общем, это не должно тебя волновать, Паша. Удачи!

Часть четвертая. 2016 год

28

Гридина слушали, не перебивая, и солнце за это время уже почти ушло за горизонт, и теперь все трое сидели в полумраке, который, казалось, только добавлял напряженности.

После того как рассказ был закончен, хозяин дома поднялся, включил свет, взял коробку с сигаретами и поднес Воронову и Гридину. Воронов закурил, а Гридин отрицательно помотал головой, улыбнулся, достал из кармана пиджака трубку и начал ее набивать табаком.

— Трубка не любит болтунов, — с улыбкой пояснил он.

— Да, болтуном-то вас назвать и язык не повернется, Павел Алексеевич, — ухватился Скорняков. — История-то больно уж интересная.

Видимо, необходимость молчать так долго угнетала его, и он обрадовался возможности говорить самому.

— Дядя Паша, — вступил Воронов. — Мы ведь с тобой много-много лет знакомы, а историю целиком я только сейчас слышу. Все по кусочкам да по кусочкам.

Гридин не спеша раскурил трубку, задумчиво пыхнул еще несколько раз, потом сказал:

— Так вроде и необходимости такой не было, а тут случай сам заставляет. Совпадения-то очевидные! И то, что видел я у Сапожниковой, и то, что вижу сейчас, — указал он взглядом на стол, где по-прежнему красовался деревянный ларец.

Впрочем, сейчас Воронову ларец казался каким-то другим. Он возвышался над столом все такой же таинственный, но, казалось, готовый раскрыть свои тайны после того, что рассказал Гридин.