Тайна стеклянного склепа

— На милосердие дочери хирурга. Эл, займись хотя бы лодыжками, — нетерпеливо бросила она через плечо. Сидя боком на краю кровати, она расправила плечи Бенкса и пристегнула сначала одно его запястье к железному витому изголовью, следом, ловко перескочив на другой край, — второе.

Когда я наконец приторочил ноги Бенкса к изножью, Зои подобрала юбку, достала из-под подвязки наваху, вновь уселась боком и мягко поглаживая, затылок журналиста, прошептала:

— Я буду очень и очень осторожна, обещаю оставить совершенно незначительный след на вашей спине. Мой отец обычно пичкает своих автоматонов проводами, проникая в грудную клетку со спины.

Она еще не успела разрезать пиджак Бенкса, как тот задрожал всем телом, задергал руками и ногами.

— Нет, прошу вас, не надо, — вскричал он. — Я передумал!

Зои отняла наваху от твида.

— Ну вот. Как же так? Вы были так смелы с самого начала и вдруг струсили?

Ах, как поменялся ее голос! Стал мягким, грудным, кроме того, она вдруг обратилась к журналисту на «вы».

— Нет, пожалуйста, я передумал.

— Передумали?

— Да, мне не нужна никакая информация о вашем отце… Я передумал писать о нем.

— Неужели вы и в ралли участвовать не хотите?

— Не хочу. — И задергал руками и ногами с еще большей силой, даже пытался выкрутиться из наручников, изодрав руки в кровь. Лежа на животе, будучи распятым, как бабочка на картонке, нельзя было освободиться самостоятельно.

Тут раздался стук в дверь.

— Эл, прими заказ.

Через минуту я внес поднос, на нем вино в ведерке со льдом и небольшой чайный сервиз. Поставил его на столик, потерянно глядя на Зои и на извивающегося в наручниках журналиста.

— Послушайте, мистер Бенкс. Вы, возможно, подверглись ужасному акту вандализма. Ваша память стерта начисто.

— Это бред, это чушь несусветная… Ничего мне не стирали! Вы меня убьете? Кто вы? — Бенкс тяжело дышал, от усилий из белого он стал красным как вареный рак. Зои продолжала поглаживать его по волосам, принуждая успокоиться.

— Ну неужели вы меня не узнаете? Я — Зои Габриелли. Я иллюзионист и мастер своего дела.

— Но не хирург!

— Я и в хирургии смыслю.

— Отпустите меня.

— Вы не понимаете. То, что с вами произошло, увы, можно исправить лишь хирургическим путем. Вы что же, хотите дальше жить и быть марионеткой моего папеньки? Вы ведь, несмышленыш этакий, даже не чувствуете, как попадаетесь к нему в паутину, будто муха. Провода не глубоко, я просто выну их, и все. Вы останетесь жить. И быть может, вспомните свою настоящую жизнь.

— Я не верю вам. Никакой трезвомыслящий человек не поверит в подобную чушь!

— Хорошо. Тогда я не стану касаться вашей плоти, а просто попробую нащупать провода под кожей. Могу я сделать хотя бы это?

Бенкс замер. Размышлял. Значит, он все еще верил в нелепую историю с проводами далекими уголками подсознания. Я не знал, что и думать. То ли Зои забавлялась, то ли действительно журналист был жертвой вандализма.

— Ладно, но резать меня я не позволю, — выдохнул он.

Зои тотчас приступила к делу, придвинулась ближе и стала вспарывать шов. Делала это медленно, не спеша, словно наслаждаясь движением кончика навахи, скользящего вдоль позвоночника от ворота к фалдам, словно желая продлить страдания несчастного испытуемого, а может, из-за боязни поранить его. Бенкс дрожал мелкой дрожью, причитая «что за черт, что за черт».

— Теперь жилетка, — тихо проговорила Зои. И столь же скрупулезно, как настоящий хирург, приступила к шелку жилета. Тишину, воцарившуюся вдруг, ибо ни я, ни Бенкс, почти не дышали, нарушал лишь хруст вспарываемой острым ножом ткани. В черном зеве распоротой на спине верхней одежды показалось полотно сорочки.

— Теперь сорочка, — еще тише проронила Зои.

Бенкс всхлипнул.

— Пожалуйста, давайте покончим с этим скорее, — взмолился он.

Но Зои не ответила, нож скользил вниз, порой слегка задевая кожу, журналист подскакивал, а Зои ловко отнимала от его спины руку. Я жмурился от ужаса — одно неловкое движение, и наваха окажется по рукоять меж лопатками несчастного. Наконец она отложила орудие и, пропустив пальцы под одежду, принялась ощупывать кожу.

Прошла минута, другая.

— Что? — одними губами проронил журналист. — Ну что?

Зои помолчала.

— Что, господи? — прокричал он так отчаянно: мое сердце сжалось.

Она посмотрела на меня, чуть прикрыла веки и издала безнадежный вздох.

— Идите сюда, Эл, — повелела она.

Я приблизился.

— Сядьте рядом.

Я сел.

Она взяла мою руку в свою и поднесла мои пальцы к разорванной одежде журналиста. От моего прикосновения того словно током прожгло.

— Чувствуете? Чувствуете?

Я едва коснулся спины журналиста, в совершенно искреннем порыве ощутить под пальцами нечто механическое и чужеродное человеческому телу, но Зои быстро оттолкнула меня, прежде чем я успел что-либо понять, и вдруг прижалась ухом к ребрам своего пациента.