— Я даже слышу, как они тикают: тик-так, тик-так… Мне очень жаль. — Она опять присела боком и стала гладить Бенкса по голове. — Эдвард, дорогой мой Эдди, я бы не была столь уверена, если бы не видела вас в детстве. Вы являлись с какими-то поручениями, конвертами, были то ли рассыльным, то ли клерком. Мой отец знал, кого выбрать себе в соглядатаи. Эдди, Эдди, а вас ведь никто не хватился, бедный, несчастный Эдди. Или в лучшем случае считают без вести пропавшим. А сколько лет минуло! Десять, двенадцать…
— Но я не могу поверить…
— Однако провода, идущие вдоль ваших ребер, это вполне доказывают. Вы целый год собираете о докторе по крупице сведения. Ну пораскиньте мозгами, прошу вас еще раз. Неужели вы считаете, что такой человек не способен сотворить нечто подобное и с вами, что сотворил с собственным сыном и дочерью. Я ведь тоже его жертва. Увы…
Зои прикрыла веки, встала к журналисту спиной и принялась расстегивать крючки на лифе. Стянув с плеч платье, обнажила стальные ребра — ровно таким же томно-страдальческим движением, с каким обнажалась при мне. И глянула за спину, обратив журналисту печальный профиль.
— Видите? — всхлипнула она и дрожащими руками стала натягивать платье на себя обратно, опустилась к журналисту на постель, однако внезапно успев улыбнуться мне так, что тот не видел, одними уголками губ, и лукаво подмигнуть.
— Что это? — проронил удивленный Бенкс.
— Стальной позвоночник. Увы, от него я уже не смогу избавиться. Но мне совсем недолго жить… Едва он покроется коррозией, я погибну от заражения крови. Вы тоже рискуете, потому как механизмы, что находятся внутри вас, начнут покрываться ржавчиной. Ну что? Будем вынимать?
— Нет, нет…
Зои вздохнула.
— Хотите кьянти? Весьма успокаивает.
Она подошла к столику, взяла два бокала, разлила в них вино. В один из бокалов плеснула чай. Я удивленно наблюдал ее загадочные манипуляции. Но Зои, пользуясь тем, что лежащий на боку журналист не может полностью обозревать комнату, подала мне знак: приложила палец к губами, а следом поманила. Я невольно подошел, она сунула в руки теплый бокал с вином и жестом велела отойти обратно к изножью.
Сама же помогла журналисту приподнять голову и едва ли не влила в его глотку кьянти.
— Успокойтесь, — шептала она, продолжая водить ладонью по затылку. — Клянусь, я не причиню вам зла. Если вы закроете глаза, то вам будет легче расслабиться. Ваши мышцы чрезвычайно напряжены…
— Но хотя бы есть ли у вас наркоз? — заплетающимся языком проронил Бенкс. Он устал бороться и, кажется, начинал впадать во власть убаюкивающего голоса Зои.
— Вам не будет больно, поверьте. Вы устали, вам хочется спать, был очень тяжелый день. Ваши веки тяжелеют, дыхание становится легким и непринужденным.
Она потянулась за навахой. Из-под прикрытых век Бенкс видел ее движение, видел, как она взяла нож и щелкнула рукоятью, видел, как тот раскрылся. Но вместо того чтобы резать, Зои потянулась ко мне, взяла бокал с теплым вином, в которое она добавила чаю, и, перевернув наваху лезвием вверх, коснулась сталью кожи журналиста аккурат меж лопаток. То вздрогнул и всхлипнул.
— Тише, тише, — шептала Зои ведя тупым концом ножа вдоль его позвоночника и одновременно поливала воображаемую рану вином.
Бенкс чувствовал, как течет по ребрам вино, полагая, что это кровь, и тихо ронял слезы.
— Тише, тише. — Зои отложила бокал и нож и стала кончиками пальцев, едва касаясь коготками, водить вдоль спины, имитируя движение нитей, выскальзывающих из-под кожи. Пальцы ее скользили по спине бедного Бенкса, точно по струнам арфы, журналист вздрагивал каждый раз, когда она его исподволь пощипывала, заставляя думать, что это с трудом выходит наружу застрявший в плоти механизм. Свои действия Зои сопровождала тихим, едва различимым шептанием:
— Глаза ваши тяжелые. Вы совсем не чувствуете боли, все скоро пройдет, вам хочется спать, спать, спать. Сон — все, что вам нужно.
Вскоре бедолага и в самом деле захрапел.
Девушка со вздохом поднялась, нагнулась к его лицу, проверила зрачки, пощелкала пальцами у висков.
— Ну вот, слава господу богу, уснул.
Глава XVI
Я теряю терпение
— Что вы с ним сделали? — благоговейным шепотом проронил я, тоже нагнувшись к лицу журналиста, чтобы убедиться в словах девушки.
— Вы его знаете?
— Нет! То есть да… Это — Эдвард Бенкс, журналист из «Таймс».
Зои обреченно покачала головой.
— Вы его не знаете. И я не знаю тоже. Что за чудак? Привязался как репей. Мне и своих неразрешенных семейных тайн достанет. А тут еще он.
— Что вы с ним сделали? Как вам удалось?
— Папенька научил. Он так своих психов лечил, еще когда в Петербурге работал.
— Поразительно!
— Что? — По губам скользнула усталая, но довольная улыбка. — Как слон в посудной лавке?
Она тяжело вздохнула, проведя по глазам рукой. Подошла, потянулась рукой, будто обнять хотела, и вдруг я почувствовал холод на запястье. Медленно опустил глаза к руке — оказался тоже прикованным полицейскими наручниками к одной из железных завитушек изножья кровати, рядом с которой продолжал все это время стоять точно вкопанный.