Роланд Мак-Кродден медленно двинулся к ближайшему креслу, опустился в него и закрыл лицо руками. В этот момент Пуаро повернулся ко мне и подмигнул.
Я удивленно на него посмотрел, и он подмигнул снова. Я не поверил глазам. Неужели такое возможно?
Я бросил на него вопросительный и суровый взгляд. Подал ли Пуаро мне сигнал, что солгал Мак-Кроддену? Неужели с Эмералд Мейсон все в порядке, обе ноги все еще соединены с телом и никто не собирается их резать? В таком случае что он задумал?
Быть может, мне следовало как-то отреагировать? Что произойдет, если я скажу Мак-Кроддену: «Пуаро только что мне подмигнул; я полагаю, он вас разыгрывает»? Но едва ли такую фразу следовало произносить при данных обстоятельствах.
–
– Что продолжать? Я сожалею, я… Эта ужасная новость вывела меня из равновесия.
– Да, я вижу, – сказал Пуаро.
– Кетчпул, я приношу свои извинения, – едва слышно сказал Мак-Кродден.
– За что? – спросил я.
– Я сегодня ужасающе вел себя с вами. Вы просто святой и вынесли все без единой жалобы. Мое поведение иначе как безобразным назвать нельзя, и вы ничего подобного не заслужили. Пожалуйста, примите мои самые искренние извинения.
– Конечно, – сказал я. – Все уже забыто.
– Джентльмены, нам нужно многое обсудить, – вмешался Пуаро. – Мсье Мак-Кродден, вы спросили меня про лист бумаги. Если хотите, можете на него взглянуть. Вы, Кетчпул, тоже, если наш друг все еще слишком расстроен.
– Он выглядит огорченным, – многозначительно сказал я. – Разве вам так не кажется?
Пуаро улыбнулся. Именно в этот момент я понял, что ногам Эмералд Мейсон не грозит опасность. Я был недоволен собой. Ничто не мешало мне сказать Мак-Кроддену, что его обманули, так почему же я молчу, подыгрывая Пуаро и его плану?
Я подошел к столу, взял листок, перевернул его и увидел напечатанные слова: «Длинношеее лелеет змеееда».
– Какого черта?.. – пробормотал я.
Пуаро расхохотался.
–
– О!
– Хватит игр, Пуаро. Почему вы просто мне не сказали, что нашли пишущую машинку?
– Тысяча извинений,
– Где вы ее нашли?
– Где я нашел длинношеее? Здесь, в Комбингэм-холле. Ни слова, Кетчпул. Никто не знает, что машинка исчезла.
– Но тогда… четыре письма от вашего имени написаны кем-то из живущих здесь?
– Письма были напечатаны здесь, да.
– Но кем?
– А это серьезный вопрос! У меня есть подозрение – но не более того, я ничего не могу доказать. Точный ответ… – Он вздохнул. – После такой большой и трудной работы он все равно от меня ускользает.
– Но разве вы не обещали раскрыть правду о смерти мистера Панди к двум часам завтрашнего дня? – напомнил я ему.
– У Пуаро остается все меньше времени. – Он улыбнулся, словно эта мысль его обрадовала. – Выставит ли он себя ужасным глупцом? Нет, он не может! Он должен думать о своей репутации! Должен сохранить свое доброе имя – безупречное имя Эркюля Пуаро.
– Я не беспокоюсь, – сказал я. – Я никому не обещал дать ответы. Я лишь напоминаю, что волноваться следует вам.
– Очень остроумно, Кетчпул.
– Что в коричневом пакете? – спросил я.
– О да, пакет, – сказал Пуаро. – Сейчас мы его развернем. Но сначала я должен кое в чем признаться. Мсье Мак-Кродден, я вижу, вы не можете говорить, поэтому, пожалуйста, выслушайте то, что я сейчас скажу. История про мисс Мейсон, у которой должны отнять ноги, – неправда.
Мак-Кродден от удивления широко раскрыл рот.
– Не… неправда?
– Абсолютно. Насколько мне известно, молодая женщина не попадала ни в какую катастрофу, и ее ноги находятся в превосходном состоянии.
– Но вы… вы сказали… Зачем, Пуаро?
Меня удивило, что Мак-Кродден не выглядел разгневанным. Казалось, он впал в какой-то необъяснимый транс, у него даже остекленели глаза.
– А это,
Мак-Кродден едва заметно кивнул.
Пуаро подошел к столу, и я услыхал шорох разворачиваемой бумаги. Потом он отступил в сторону, чтобы мы смогли видеть то, что лежало на столе.
– Но разве это не… – начал я.
Мак-Кродден рассмеялся.
На маленькой фарфоровой тарелке с сине-белым узором лежал кусок торта «Церковное окно».