Тайна трех неизвестных

А бабка, а? Какая хорошая была, тихая да мягкая. А теперь, видишь, как ругается! Нехорошо, бабушка.

Два — один в нашу пользу.

Когда мы уже зашли во двор к деду Саливону, Карафолька сказал:

— Только если ты серьезно к деду, то их никого нет сейчас. Сегодня в шесть утра на автобусе уехали все. В Камышевку поехали, на свадьбу. Дедова сестра внучку замуж выдает. А что ты хотел?

— Да ничего особенного. Просто все-таки он тут рядом живет. Может, он что-то знает. И вообще…

— М-да! — Задумчиво произнес Бардадым. — Ну что ж, пойдем! Здесь нам делать нечего. Пока что картина туманная, картина неясная. Единственное, что я могу сказать, — за аппарат свой я ручаюсь, он зафиксировал то, что было. А что там было — это уж я не знаю.

Глава VIII. «Жил да был один король…» «Иди отсюда!» — говорит мне Павлуша. Вторая атака бабки Мокрины

Теперь главное мое задание заключалось в том, чтобы, пока я на коне (а вы знаете, в жизни все бывает), про мой всемирно-исторический подвиг быстрее узнал Павлуша. Чтобы быстрее он раскаялся в своей измене, заплакал, чтобы я мог его простить и мы помирились. Потому что, честное слово, мне уже надоело… Но как сделать, чтобы он узнал? И не видно его нигде.

Конечно, кто-нибудь из ребят ему обязательно расскажет. Но когда? Это может быть и завтра, и послезавтра, и через три дня. Не просить же кого-то специально. И не идти же самому докладывать.

О! Гребенючка! Надо действовать через нее. Надо как-то «между прочим» ей все рассказать, а уж она ему передаст точно. Главное — между прочим. Чтобы она не догадалась, что специально.

Гребенючка жила на улице Гагарина, ведущей от автобусной остановки до реки. Попрощавшись с ребятами, я побежал на эту улицу. Гребенючку я увидел еще издалека — она с тяпкой возилась на огороде. Беззаботно помахивая прутиком, я прошел мимо ее двора, даже не взглянув на нее, отвернувшись в противоположную сторону.

Главное — между прочим. Чтобы она не догадалась…

Миновав несколько домов, я развернулся и пошел обратно.

Она меня не замечала.

Дойдя до автобусной остановки, я развернулся и снова пошел по улице. Теперь я уже тихо насвистывал что-то бодренькое.

Она не слышала. Даже голову не подняла.

Пройдя несколько домов, я повернул обратно. Теперь я насвистывал уже громче.

Она однако не слышала.

Дойдя до автобусной остановки, я снова повернул назад. Главное — между прочим, чтобы она не догадалась… Я уже вслух пел песню:

Жил да был, жил да был
Жил да был один король…
Но впрочем песня не о нем
А о любви-и-и-и….

Что — не может человек идти и петь? А если у нее настроение хорошее! Очень да же запросто!

А она только размахивала тяпкой, будто это не я пою, а жабы квакают.

Когда я в восьмой раз «между прочим» проходил, распевая, по улице, соседка ее, тетя Ульяна, вышла на порог и из-под руки стала смотреть на меня. Долго смотрела, пока я не исчез в конце улицы. А Гребенючка даже не шевельнулась в мою сторону. Оглохла она, что ли? Глухая тетеря! Это я так целый день могу ходить.

Я взял комок земли и «между прочим» бросил в нее. И попал по ноге. Она не выпрямилась, только голову повернула:

— Ты чего?

— Ничего, — спокойно сказал я и «между прочим» спросил: — А что ты делаешь?

— Танцую! — Ответила она, продолжая полоть.

— А я сегодня ночью на кладбище был… — Начал я.

— Ну и дурак, — сказала она и повернулась ко мне спиной.

— Ах ты зараза! — Не нарочно (вот уж, честное слово, не нарочно) сказал я, схватил еще один комок земли и швырнул ей в юбку. А что бы, ну что бы вы сделали, когда над вами так издеваются?

И тут вдруг сзади услышал:

— С девчонками воюешь? Александр Македонский! Я резко повернулся.

В нескольких шагах от меня стоял… Павлуша. Вот ты! Ну!

— А что? А чего же она обзывает! — Воскликнул я.

— А чего ты ко мне лезешь? Чего? — Воскликнула Гребенючка. — Я тебя звала? Ходит тут, ходит, насвистывает, поет… «Жил да был один король…», «но впрочем песня не о нем, а о любви…» Девять раз прошел! Чего, спрашивается? Чего?

Значит, видела! Все видела, змеюка, а делала вид, будто не замечает!

И еще «между прочим» — «песня не о нем, а о любви…» Видишь, на что намекает!..

Павлуша смотрел на меня какими-то совсем белыми глазами. Он же, видимо, думает… Да нужна она мне! Триста лет!

— Да я… Я же хотел…

— Иди отсюда! — Глухо сказал Павлуша.

— Я… я могу пойти… Только… Но ты, ты… — Мне хватило слов. — Я, может, сегодня призрака сфотографировал… Вот! Впервые в истории… Вот! А ты… ты можешь рисовать кустики и цветочки хоть двести лет!

Я повернулся и пошел по улице в сторону реки. Я шел, не замечая дороги. Тысячи кошек скреблись у меня на сердце. Такого пенделя поймал я от своей несчастливой, своей коварной неверной судьбы. Так насмеялась она надо меня. Такую заковыристую фигу мне показала. Вот уж действительно — у кого судьба, а у меня шиш. Три буковки, а сколько в них глумления, сколько стыда и позора.