Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Год спустя ее мать хватил удар, когда они ссорились по телефону. Как это часто бывало, Джули Маркович упрекала дочь в том, что та редко о ней вспоминает. Как обычно, обе женщины, которые никогда не умели общаться, говорили на повышенных тонах. «Временами я даже желала смерти своей матери, столь ужасны были наши ссоры» [71], – призналась однажды Дора. Внезапно на середине фразы мать замолчала. Дора услышала, как упала телефонная трубка, и больше ни звука… Какой ужасной была эта тишина! Представляю, как она закричала: «Мама!» – словно была еще ребенком… «Мама!» – словно боясь, что та оставит ее одну в темноте. Она кричала все громче и громче. Она вопила до разрыва связок. Она хотела примчаться, вызвать врача… Но ей якобы помешал Пикассо – напомнив о комендантском часе. Однако кто может утверждать это наверное? Крики, слезы… Потом она упала ниц с трубкой в руке, не решаясь ее повесить. Слушая долгое молчание, все еще надеясь услышать дыхание матери, без сомнения, чувствуя себя виноватой в том, что успела сказать или подумать. Она снова начала кричать, так громко, что могла бы разбудить мертвого. «Повесь трубку, завтра пойдешь посмотришь, наверняка ничего страшного», – разозлился Пикассо. Как смогла она продержаться целую ночь, ничего не зная и ничего не предпринимая? Ранним утром Дора наконец помчалась на площадь Шамперре и обнаружила свою мать, уже ледяную, распростертую в изножье кровати, рядом с телефоном.

В свидетельстве о смерти говорилось, что она умерла в 1 час ночи. Однако недомогание, должно быть, почувствовала вечером. Можно ли целиком избавиться от чувства вины? Врач заверил ее, что все к лучшему: если бы выжила, она осталась бы парализованной. И Дора уцепилась за эту мысль. «Возможно, это к лучшему» [72], – написала она отцу, вернувшемуся в Аргентину, так и не признавшись, что мать умерла, говоря с ней по телефону… Теперь в ее кошмарах объединятся эти призраки: ребенок, которого не смогла защитить, и мать, которую, как ей казалось, она убила.

Одна из картин, обнаруженных в мастерской после ее смерти, называется «Лицо женщины и ребенка». Женщина с пустыми глазами смутно напоминает Дору. Ребенок – маленькая девочка, бледная, со взглядом, устремленным на ту, которая могла быть ее матерью… и точно ею не была. Холст не датирован. Кажется, Дора вдохновлялась картиной Пикассо, названной «Материнство». Там также заметно влияние Бальтуса, в частности, в передаче света, как на портрете Алисы Токлас, который она написала в 1946 году. Скорее всего Дора написала «Лицо женщины и ребенка» в 1947-м, через пять или шесть лет после смерти матери и ребенка Югетт.

В сентябре 1947 года сестры Ламба находились в Менербе: Жаклин на несколько месяцев вернулась во Францию. Она забрала свою дочь, взяла с собой Югетт. Сделав крюк и проехав через Авиньон, где проходил фестиваль[73], они присоединились к Доре в Любероне.

Погода была великолепна, а из окон большого дома с серыми ставнями, который возвышался над деревней, открывался великолепный вид на гору Ванту и виноградники в долине. «Менерб – это корабль в океане виноградных лоз», – писал в XVI веке Нострадамус. С тех пор почти ничего не изменилось. Здесь нужно любить одиночество, терпеть летнюю невыносимую жару, холодный северо-западный ветер мистраль, что в любое время года бродит по горбатым улочкам, и скорпионов, которые чувствуют здесь себя как дома… Дора была не из породы слабаков. Она тысячу раз предпочитала первозданную грубость Прованса мягкому жеманству Ривьеры.

На фотографии того времени запечатлены три женщины, сидящие в саду. Жаклин снова стала брюнеткой с длинными волосами. Она смахивает на индианку в своих широких юбках и украшениях из бирюзы. Югетт в купальнике, хрупкая, улыбчивая, восхитительная. И Дора, вся в белом, чем-то недовольная, так что даже не смотрит в объектив.

Эта встреча не могла не быть волнующей после семи лет разлуки. Многое произошло за семь лет: война, депортированные и умершие, депрессия Доры, которую оставил Пикассо… Несмотря на расстояние, Жаклин стремилась быть в курсе событий Дориной жизни. Но отправить почту из Парижа в Нью-Йорк стоило большого труда. Сама она много путешествовала, в Мексику или Калифорнию, и ее непросто было застать на месте. Именно в Менербе она наконец узнала, как изменилась Дора Маар.

О чем могли они говорить в том саду? Наверстывали упущенное время, рассказывая друг другу о годах войны… И вот теперь их вновь связывала повседневная жизнь. Общие воспоминания, разделенные невзгоды и некая духовная близость еще объединяли их. Но надолго ли? Несмотря на взаимную огромную любовь, довольно быстро они стали друг друга раздражать. Через несколько дней Жаклин больше не переносила Дориной неискренности и не могла слушать, как та твердит о предательстве Пикассо, которое случилось три года назад.