В 1951 году Николя де Сталь еще не жил по соседству с Менербом. Этот великий русский жил в Париже со своей новой женой и четырьмя детьми в тихом тупике недалеко от парка Монсури.
Если Дора Маар записала его телефон и адрес, то только для того, чтобы посмотреть картины. Она, должно быть, впечатлилась его новой мастерской. Ничего общего с «мансардой для гномов», где он долгое время жил: восемь метров в высоту, пространство, наконец достаточное для его роста и полотен. Цвета у него взрывались, краски стали буйными, переполненными материей и энергией. Гораздо интереснее, считала она, чем его полотна времен войны. Тогда они имели дело с одной и той же галеристкой Жанной Бюше, но жили и творили в разных мирах: он был нищим художником, она – светской львицей, и оба они поклонялись Пикассо. В то время Николя исповедовал абстракцию, а она верила только в фигуративную живопись.
В 1951 году он был уже не таким бедным, а она потеряла свой статус официальной любовницы, и их взгляды на абстракцию и фигуративную живопись в конечном счете совпали. Они могли вести диалог практически на равных. Только нужно было подождать три-четыре года, чтобы лучше узнать друг друга.
В 1953 году первая выставка в Нью-Йорке вызвала к Сталю взрывной интерес, и у него наконец появились средства, чтобы позволить себе дом в Провансе. «Я купил себе мечту!» – сказал он. Этой мечтой был Менерб, те же места, что и у Доры. Он нашел небольшой укрепленный замок XVI века, немного в стороне от Менерба. Она хорошо его знала и даже пыталась убедить Бальтуса его купить. Николя поселил там свою семью и завязал с Дорой довольно теплые соседские отношения. Он часто заходил без приглашения. Или она садилась на свой мопед, чтобы приехать к нему на обед. Они могли часами говорить о живописи и имели схожие радикальные представления о роли и месте художника.
Ей также приходилось иногда ездить с ним в его пикапе, чтобы поужинать у Дугласа Купера.
Но Николя де Сталь на самом деле не интересовался живописью Доры. Он очень активно переписывался с друзьями, галеристами и ни в одном из писем ни разу не упомянул свою соседку. Он едва удостаивал внимания ее пейзажи. Обиженная, она выражала ему свое презрение, рассказывая направо и налево, что он «ничего не понимает в Провансе и не извлечет пользы из пребывания в Менербе» и что «со временем станет очевидно, сколь поверхностны его картины» [167]
…В любом случае его пребывание в Провансе было коротким. Через несколько месяцев он влюбился в молодую женщину, с которой его познакомил друг Рене Шар. И последовал за ней до Антиба. Но возлюбленная отказалась оставить мужа, и он покончил жизнь самоубийством в сорок один год, оставив после себя тысячу картин, вдову и четырех сирот.
Как и в случае с Андре дю Буше, Дора, соседка по Менербу, оказалась в центре этой семейной драмы и предложила свою помощь молодой вдове. Из христианского милосердия или из вкуса к трагедиям? В первую очередь она позаботилась о старшей, Анне де Сталь, дочери предыдущей спутницы Николя, которая тоже умерла.
В свои четырнадцать Анна, похоже, страдала из-за самоубийства отца больше, чем единокровные братья и сестра. Мне рассказывали, что Дора назначила себя ее крестной матерью. В разговоре со мной Анна де Сталь это опровергла, признав важную роль, которую Дора сыграла в ее жизни. Они много говорили. Дора утешала девочку и, прочитав ее стихи, поощряла продолжать. В поисках образца для подражания девочка-подросток говорила себе, что если ей удастся «повзрослеть, вырасти», в чем она, похоже, сомневалась, она хотела бы «стать такой же, как Дора» [168]
…Была ли Дора вспыльчивой? «Естественно, как всякий человек с характером. Людям было трудно оценить ее по достоинству. Она была женщиной большой культуры. В ее картинах, рисунках есть что-то особенно нежное, свободное, дерзкое. Она никогда не показывала их и никогда этим не пользовалась» [169]
.Вполне счастливая и успешная, эта девушка, которую Дора любила, в конце концов увлеклась ее большим другом Андре дю Буше. Я даже предположила, что Дора их и познакомила. Видимо, это не так. Но она наверняка была довольна…
Тем не менее в 1973 году она и с ними перестала видеться. В тот году умер Пикассо, а за четыре года до этого – ее отец. Она потеряла ориентиры… Сожгла последние мосты, закрылась у себя дома со своими призраками. У нее больше не было никакой защиты. Даже с Андре дю Буше, который по-прежнему жил по соседству в Париже, она уже не виделась. Но каждый раз, когда его спрашивали о Доре, он говорил о том, что это счастье – быть ее другом.