– До завтра, сударь! Храни вас Бог. А я свой христианский долг исполнила.
Она весьма церемонно поклонилась г-ну Патару и ушла, тщательно притворив за собой дверь библиотеки.
Мартен Латуш подождал, пока ее шаги не смолкнут на лестнице, потом обратился к г-ну Патару в несколько шутливом тоне:
– Ох уж эти старые служанки, сударь! Столько преданности, а порой и столько неудобства! Она, должно быть, наплела вам всяких ужасов. Она, знаете, и так на них несколько помешана, а тут еще две смерти в Академии… Это окончательно вывело ее из равновесия.
– Она заслуживает всяческого снисхождения, – заметил г-н Патар. – Ибо в Париже найдется немало людей, получивших гораздо лучшее образование, чем она, простушка, но тоже совершенно спятивших. Однако я счастлив узнать, дорогой коллега, что это плачевное событие, это досадное совпадение…
– О, сударь, что вы! Я вовсе не суеверен!
– Даже не будучи суеверным… – пробормотал бедняга Патар, глубоко взволнованный недавними криками и страхами Бабетты.
– Господин непременный секретарь, я, как вы сами только что слышали от моей сумасшедшей экономки, беседовал с господином д’Ольнэ накануне его смерти на этом вот самом месте. Могу вам заявить со всей откровенностью, что он очень тяжело переживал несвоевременную кончину господина Мортимара, случившуюся вскоре после угроз этого Элифаса. У господина д’Ольнэ было больное сердце, поэтому, когда он сам, как и Жан Мортимар, получил нелепое письмо, сочиненное, конечно же, каким-то мрачным шутником, он наверняка испытал мощное потрясение, хоть и скрыл его за показной храбростью. А при закупорке сосудов, знаете ли…
Г-н Патар встал. Грудь его расширилась, набирая воздух, и он испустил один из тех вздохов, которые возвращают жизнь ныряльщику, непомерно долго находившемуся под водой.
– Ах, господин Мартен Латуш! – воскликнул он. – Какое облегчение слышать эти слова! Не буду скрывать от вас, что после всех жутких историй вашей Бабетты я и сам начал сомневаться в прописных истинах, которые должны быть очевидны любому здравомыслящему человеку.
– Ну да! – добродушно усмехнулся Мартен Латуш. – Очень хорошо себе представляю – «игрецы»! Дело Фюальдеса. Мои встречи с господами Мортимаром и д’Ольнэ… их скоропостижная смерть… ужасные слова, произнесенные в таинственном маленьком кабинете, – и готово!
– Да-да! Все так и было, – подхватил г-н Ипполит Патар. – Я уж не знал, что и думать!
Тут Мартен Латуш схватил г-на непременного секретаря за руки в порыве внезапного доверия и дружбы.
– Господин непременный секретарь! Я умоляю вас лично посетить мой таинственный маленький кабинет. – Он улыбнулся и продолжил: – Я хочу, чтобы вы узнали все мои тайны… хочу доверить их вам. Ведь вы такой же старый холостяк, как и я… Вы меня поймете! А поняв, простите, а простив – улыбнетесь! – И Мартен Латуш, открыв дверь особым ключиком, с которым, по его же словам, никогда не расставался, ввел г-на непременного секретаря в таинственный маленький кабинет. – Вот она, моя пещера! – крикнул славный малый, захлопнув за собой дверь.
Они оказались в тесной каморке размером лишь в несколько квадратных метров. Ее окно было распахнуто, а на паркетном полу валялись в великом беспорядке перевернутое кресло, стол, бумаги и множество более мелких предметов. На маленьком пианино горела лампа, освещая развешанные по стенам весьма причудливые музыкальные инструменты. Г-н Ипполит Патар, оказавшись среди этих древностей, вытаращил глаза от изумления.
Что касается Мартена Латуша, то он, заперев дверь на ключ, быстро подошел к окну, выглянул наружу, потом закрыл и его.
– Похоже,
– О ком вы говорите? – встревожился успокоившийся было г-н Ипполит Патар.
– Да об «игреце», разумеется! Так его окрестила моя Бабетта. – Он спокойно поставил стол и кресло на ножки, потом улыбнулся г-ну непременному секретарю, чуть прищурив свои добрые глаза, и добавил вполголоса: – Видите ли, господин непременный секретарь, только здесь я по-настоящему чувствую себя дома! Здесь нет такого строгого порядка, как в других комнатах, но зато нога Бабетты ни разу сюда не ступала! Именно тут я прячу от нее свои музыкальные инструменты, всю мою коллекцию! О, стоит ей только пронюхать об этом, и она все тотчас бросит в огонь! Да-да! В огонь! И мою старинную