Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло

– Другой-то? И его фотографию в газетах печатали. Господин д’Ольнэ это был, вот кто!

– Д’Ольнэ! А с ним вы еще встречались?

– С этим-то? Как же, встречалась… Приходил сюда намедни… как раз перед тем, как помереть, господин Непременник.

– Накануне своей смерти? Позавчера?

– Точно позавчера. Ох, постойте, я же вам не все рассказала! А надо бы! Он ведь явился сразу после того, как я игреца во дворе увидала! Этот-то, лишь меня завидел, сразу дал деру. Я тут же подумала: не к добру это, ох не к добру. Дурной знак! Мне еще двоюродная бабушка моя всегда советовала: «Бабетта, держись от этих игрецов подальше». А эта бабушка моя, господин Непременник, до древних лет дожила, и уж она-то знала, что говорит! Она и жила-то как раз напротив того дома… это у нас там, в Родезе… где в ту ночь Хромуша сгубил бедного господина Фюальдеса. И она своими ушами слыхала ту злодейскую музыку, которую игрецы да шарманщики под окнами крутили. А Хромуша с Бастидом да дружки их резали в то время на столе горло бедняге… Это, сударь, такая музыка, что на всю жизнь у нее в ушах осталась. Старушка-то покойница мне ее не единожды певала, да только тихо-тихо и так, чтобы никого поблизости не было…

Бабетта вдруг встала, двигаясь, как заведенная, уставившись в окно остекленевшими глазами. Ее лицо, слабо освещенное тусклым красноватым светом уличного фонаря, выразило самый неописуемый ужас, а вытянутая рука указывала куда-то наружу, откуда доносилась тихая музыка – старинный танец, медленный, тягучий, бесконечно грустный ритурнель.

– Она это! – прохрипела Бабетта. – Она! Та самая музыка! Слышите? Та самая!

Глава IV. Мартен Латуш

Тотчас же сверху, из комнаты, находившейся над кухней, донесся сильнейший грохот, стук падающей мебели, словно там разыгралось настоящее сражение. Потолок содрогнулся.

Бабетта завопила:

– Его убивают! На помощь!

Подскочив к очагу, она схватила увесистую кочергу, ринулась вон из кухни, протопала по коридору и понеслась вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки.

Г-н Патар прошептал:

– О Боже!..

И остался на месте, подавленный ужасом, оглушенный стуком в висках, парализованный невероятностью всего происходящего, в то время как на улице по-прежнему крутился этот проклятый ритурнель – банальный, старомодный мотивчик; но при этом такая угроза звучала в его навязчивом ритме: воистину это была дьявольская музыка – сообщница какого-то нового преступления, предназначенная для того, чтобы заглушать вопли несчастного, которому режут глотку… Она пронизывала все существо трепещущего непременного секретаря: от ушей, в которых умерли все прочие звуки, до его закоченевшего сердца.

Он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

Лишь внезапный стыд за собственное малодушие, настигший его на краю темной бездны, удержал г-на Патара от падения в пустоту, где теряется человеческая душа, охваченная слабостью.

Он вспомнил вдруг, что был когда-то непременным секретарем самого Бессмертия, и отчаянно решился (уже во второй раз за этот переполненный событиями вечер) принести на его алтарь свою жалкую жизнь. И он беззаветно отдался могучему физическому и духовному порыву, который повел его несколькими секундами позже, вооруженного зонтиком (в правой руке) и каминными щипцами (в левой), на приступ второго этажа, где Бабетта выламывала ударами кочерги дверь, – та, впрочем, открылась сама собой.

– Уж не спятила ли ты, моя милая Бабетта? – произнес несильный, но спокойный голос.

На пороге библиотеки стоял человек лет шестидесяти, седовласый, кудрявый, с красивой белой бородой, обрамлявшей его румяное и свежее лицо, на котором мягко лучились добрые глаза. В руках он держал лампу.

Это был Мартен Латуш.

Заметив между щипцами и зонтиком г-на Патара, он воскликнул:

– Как! Господин непременный секретарь, вы здесь? Что тут, в конце концов, происходит? – спросил он, почтительно поклонившись.

– Эх, сударь! – вскричала Бабетта, бросая свою кочергу. – Мы вас как раз о том же спрашиваем! Господи, да разве можно так шуметь? Мы уж невесть что подумали… что вас убивают! А тут еще игрец этот затеял свою фюальдесову музыку крутить… да прямо под окнами…

– Твой «игрец» поступит лучше всего, если отправится спать, – спокойно ответствовал Мартен Латуш, – да и ты тоже, добрая моя Бабетта. – И он добавил, обращаясь к г-ну Патару: – Господин непременный секретарь, мне было бы чрезвычайно любопытно узнать, чему я обязан высокой честью вашего посещения в столь поздний час.

Сказав это, Мартен Латуш избавил г-на Патара от его щипцов и впустил в библиотеку. Бабетта последовала за ними.

Войдя туда, она обшарила все углы. Однако мебель стояла на своих местах: столы, этажерки – все было в полном порядке.

– Да чего же это? Ведь не приснилось нам это с господином Непременником! Грохот стоял такой – можно было подумать, что тут дерутся или мебель таскают…

– Успокойся, милая Бабетта. Это я виноват – неловко опрокинул кресло в маленьком кабинете. А теперь пожелай нам спокойной ночи и ступай.