Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло

Г-н Патар жадно слушал Бабетту, рассеянно поглядывая на улицу через приоткрытый ставень. Он увидел, что «игрец» вернулся и теперь уставился своими моргающими глазками куда-то вверх, примерно на уровень второго этажа, много выше головы г-на Патара. Г-н непременный секретарь вздрогнул. Тем не менее, он сохранил самообладание, чтобы ни одним резким движением не выдать Бабетте, будто на улице что-то происходит. Ее рассказ, таким образом, не был прерван.

Стоя на коленях, сама она ничего не могла увидеть, да и не пыталась. Она говорила, не останавливаясь и горестно вздыхая, как на исповеди. Словно спешила избавиться от тяжести, обременявшей ее совесть.

– Так случилось, что через два дня после того, как вы не захотели взять моего хозяина в вашу Академию, потому как выбрали на это место господина Мортимара, а потом господина д’Ольнэ… Ну вот, однажды после полудня мне надо было отлучиться из дому, я о том и хозяина предупредила, а сама чего-то не пошла, и господин Латуш о том не знал. И вижу, как приходит к хозяину какой-то человек, и они заперлись вдвоем. Он дорогу на лестницу сам отыскал, но я его раньше не видала никогда. А минут через пять – другой господин, тоже незнакомый. Быстренько так пробрался наверх, словно боялся, что его приметят. Слышу только, стучится в дверь библиотеки. Дверь сразу же открылась, и стало их там трое, в библиотеке: господин Латуш и с ним двое чужих.

Час или два прошло, а библиотека-то прямо над моей кухней… Что меня больше всего удивило – я даже не слышала, как они там ходят. Ну ничегошеньки было не слыхать! Сильно меня это озадачило, а я, признаюсь вам, страх какая любопытная! Господин Латуш ведь мне не сказал, что к нему придут. Вот я и поднялась наверх и под дверью слушаю. Да только ничего было не разобрать. Ей-богу, я стучалась, но никто не отозвался. Тогда я приоткрыла дверь, а внутри никого! Там, кроме входной, есть еще одна дверь в маленький кабинет. В библиотеку-то я вошла, а в маленьком кабинете не бывала сроду. Хозяин мой никогда там никого не принимал и меня не пускал – это у него прямо болезнь какая-то, меня туда не пускать. Он там все пишет чего-то и не желает, чтоб его беспокоили. Ну и сидит там, как в могиле. Он мне во многом уступает, если я рассудительно попрошу, а вот в маленький кабинет – ни ногой. Ключ себе заказал особый, чтобы ни я, значит, ни кто другой в тот кабинет попасть не мог. Мне, бывало, говорит: «Этот уголок только мой, Бабетта, а тебе, чтобы мыть да скрести, и остального хватает».

Заперся он внутри с чужими этими, которых я отродясь не видала, и стала я тогда прислушиваться через дверь, что там у них творится, о чем говорят. Только беседовали они тихо-тихо, и я все злилась, что ничего не разберу. Вдруг мне показалось, что, вроде, у них спор какой вышел. Хозяин мой голос-то возвысил и говорит… я это явственно услыхала: «Возможно ли такое? Это же было бы величайшим преступлением на свете!» Вот чего я услыхала! Своими собственными ушами. Да только это и все. Я от этого еще и в себя-то прийти не успела, как тут вдруг дверь отворилась, и те, чужие, кинулись на меня. Хозяин-то как закричит: «Не делайте ей больно! Я за нее ручаюсь». А сам ко мне подошел и говорит: «Я, Бабетта, не стану тебя ни о чем спрашивать, слышала ты что-нибудь или нет. Но ты поклянешься сейчас на коленях Господом нашим, что никому, ни единой душе не расскажешь, что видела и слышала! Я-то ведь поверил, что ты ушла, стало быть, ты и не могла видеть, как ко мне приходили. Запомни, ты не знаешь этих господ. Поклянись в этом, Бабетта».

Тут я глянула на своего хозяина, и, доложу вам, никогда не видала у него такого лица. Он всегда такой ласковый, позволял мне делать все, чего захочу, слова поперек не скажет! А тут его от гнева аж не узнать, так изменился. И те двое, чужие, тоже нагнулись надо мной, и лица такие… угрожающие! Пала я тут на колени и поклялась во всем, что они меня заставляли. Потом те двое ушли, а я к себе в кухню спустилась ни жива ни мертва… А как глянула в окошко посмотреть, что те двое точно уходят, в первый раз и приметила… игреца! Вон там он стоял, где и сейчас. Я себя крестным знамением осенила: ну все, пришла беда – отворяй ворота…

Г-н непременный секретарь, во все уши слушая исповедь старой Бабетты, по-прежнему не спускал глаз с «игреца». И был немало удивлен, видя, как тот, высунувшись из-за своего ящика, подает кому-то загадочные знаки… Наконец шагающий ящик – уже в который раз за эту ночь – скрылся в темноте.

– Закончила я, – сказала Бабетта. – Пришла беда – отворяй ворота…

– А этих людей, – спросил г-н Патар, которого исповедь старой служанки встревожила сверх всякой меры, – вы потом когда-нибудь еще встречали?

– Одного-то из них я уж точно никогда больше не встречала, господин Непременник. Потому как помер он. А вот фотографию его в газетах видела. Это был тот самый господин Мортимар.

Г-н Непременник подскочил, будто ужаленный. Он никак не ожидал такое услышать!

– Мортимар?! А другой?