Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло

Ах, ну конечно же, начав с нужного конца! В отчаянии я сажусь на какой-то камень в пустынном дворе… Чем я занимаюсь вот уже больше часа, как не самой низкопробной работой зауряднейшего полицейского? Так ведь немудрено и ошибиться, как ошибается любой инспектор при виде каких-то там следов, которые что пожелают, то и подскажут! Я кажусь себе еще более мерзким, еще более низким по уровню интеллекта, чем все эти полицейские агенты, придуманные современными романистами, те самые, которые восприняли как руководство к действию романы Эдгара По и Конан Дойла. Ах, эти литературные сыщики! Они готовы нагромоздить горы глупостей из-за какого-нибудь следа на песке или из-за руки, нарисованной на стене! Так и ты, Фредерик Ларсан, так и ты, жалкий литературный детектив! Ты начитался Конан Дойла, старик! Клянусь, Шерлок Холмс заставит тебя наделать глупостей. Я имею в виду – в твоих рассуждениях. Да-да, ерунды почище той, о которой читаешь в книгах… И ты, чего доброго, арестуешь невиновного человека… Пользуясь методом Конан Дойла, ты сумел убедить и судебного следователя, и начальника полиции… всех… Ты ждешь последнего доказательства… последнего! Скажи уж лучше – первого, несчастный! Все, что можно осязать, не обязательно слепо принимать за доказательство… Я тоже искал осязаемые следы, но для того лишь, чтобы включить их в круг, начертанный моим рассудком. Ах, сколько раз круг этот казался мне таким маленьким, просто крохотным! И все-таки, несмотря на это, он был огромным, ибо в нем заключалась истина! Да, да, клянусь, осязаемые следы всегда были мне только слугами… Они никогда не имели шанса стать моими хозяевами, повелевать мной… Им ни за что не удалось бы превратить меня в чудовище еще более страшное, чем слепец, – хотя что, казалось бы, может быть страшнее человека, лишенного дара зрения? – в чудовище, которое все видит в искаженном свете! Вот почему я восторжествую над твоей ошибкой и твоим одноклеточным умом, о Фредерик Ларсан!

Да что это со мной? Только потому, что этой ночью в загадочной галерее произошло событие, которое на первый взгляд не вписывается в круг, начертанный моим рассудком, – только поэтому я готов свернуть с истинного пути, уткнуться носом в землю, подобно свинье, наугад ищущей в грязи отбросы, чтобы напитать себя… Полно, Рультабий, друг мой, выше голову! Не может быть, чтобы событие, случившееся в загадочной галерее, не вписывалось в круг, начертанный твоим разумом… И ты это знаешь! Ты это знаешь! Так выше голову! Потрогай руками бугорки у себя на лбу и вспомни, что, когда ты чертил между ними свой воображаемый круг, как чертят на бумаге геометрическую фигуру, ты начал с нужного конца и теперь спокойно можешь рассуждать здраво!

Так ступай же отсюда прочь! Ступай и поднимись в загадочную галерею, только в своих рассуждениях начни с нужного конца и ни в коем случае не забывай о здравом смысле, обопрись о свой разум, как Фредерик Ларсан опирается о свою трость, и вскоре ты убедишься, что великий Фред не более чем глупец.

Жозеф Рультабий.

30 октября, полдень».

«Как решил, так и сделал… С пылающей головой отправился я в галерею, и, хотя не нашел там ничего другого, кроме того, что уже видел минувшей ночью, здравый смысл заставил меня понять одну потрясающую вещь, так что голова закружилась и мне снова пришлось искать нужный конец, чтобы ухватиться за него и не упасть.

Вот теперь мне понадобятся силы, чтобы отыскать осязаемые следы, которые обязательно впишутся, должны вписаться в круг более широкий, чем тот, что я начертил у себя на лбу между двумя бугорками!

Жозеф Рультабий.

30 октября, полночь».

Глава XIX, в которой Рультабий приглашает меня отобедать в харчевне «Донжон»

Блокнот этот, в котором подробнейшим образом описывались события в загадочной галерее, Рультабий вручил мне гораздо позже, хотя сделал он эти записи утром, сразу же после таинственной ночи. А в тот день, когда я приехал к нему в Гландье, он с присущей ему обстоятельностью рассказал мне все, что вы теперь уже знаете, поведал он и о том, на что употребил те несколько часов, которые ему довелось провести на этой неделе в Париже, где, впрочем, он не узнал ничего для себя полезного.

Событие в загадочной галерее произошло в ночь на 30 октября, то есть за три дня до моего возвращения в замок, так как приехал я 2 ноября.

Итак, 2 ноября, получив телеграмму моего друга, я прибываю в Гландье с револьверами.

Я нахожусь в комнате Рультабия, и он только что закончил свое повествование.