— Мистер Лайн ненавидел меня. Полагаю за то, что я задела самое его больное место — тщеславие и самолюбие. Вы ведь знаете, он подсылал ко мне этого преступника, чтобы подбросить в мою квартиру дорогие кольца для доказательства моей вины.
Он кивнул и спросил:
— Вы раньше встречались где-нибудь с Сэмом Стеем?
— Нет, я только слышала о нем. У нас в фирме говорили, что мистер Лайн опекает какого-то преступника и что последний очень его уважает. Однажды мистер Лайн пытался пристроить его в свое дело, хотел дать должность. Но сам Стей отказался. От мистера Лайна я слышала, что этот человек сделает будто бы для него все, что только в человеческих силах...
— Знаете ли, Одетта, а ведь Стей уверен, что убийство совершили вы, — мрачно сказал сыщик. — Лайн, по-видимому, наплел ему всяческих историй про вас, про вашу ненависть к нему... Мне кажется, он для вас гораздо опаснее полиции. Бедняга, к счастью, лишился рассудка.
Она изумленно взглянула на него.
— Вот как? Сошел с ума? Неужели эта смерть так поразила его?
Тарлинг кивнул.
— Сегодня утром его поместили в сумасшедший дом. Он рухнул в припадке у меня в конторе, и потом, когда он в больнице пришел в себя, было установлено, что он помешался. Но прошу вас, мисс Райдер, еще раз прошу вас, доверьтесь мне и расскажите все, что вы знаете.
Она взглянула на него и печально улыбнулась:
— Боюсь, мистер Тарлинг, что не сумею сообщить вам больше, чем вам известно и без меня. Если вы будете'допытываться, почему я выдала себя за мисс Стэвенс, то знайте, ответа у меня нет. Поверьте, у меня было достаточно оснований для бегства...
Он напрасно ждал. Она больше ничего не сказала. Тогда он взял ее за руку и серьезно сказал:
— Когда я рассказывал вам об убийстве, я уже тогда понял, что вы невиновны, по вашему волнению, по всему. Потом доктор указал на ваше алиби, и его свидетельство безупречно и неопровержимо. Но, волнуясь, вы сказали многое такое, из чего я заключаю, что убийца вам знаком. Вы упомянули о некоем человеке, и я убедительно прошу вас назвать мне его имя.
— Нет, не просите, я не могу назвать этого имени.
— Но разве вам не ясно, что вас могут обвинить в соучастии? Разве вы не понимаете, что это означает для вас и вашей матери?
При упоминании о матери она закрыла глаза.
— Пожалуйста, прошу вас, не будем говорить об этом. Делайте то, что вы должны делать. Предоставьте полиции арестовать меня, предать суду, повесить, но только не мучайте меня больше вопросами, потому что я не хочу и не буду отвечать.
Тарлинг, совершенно обескураженный, тяжело опустился на мягкое вагонное сиденье и до конца пути не произнес более ни слова.
Уайтсайд ожидал их на платформе с двумя людьми, которых даже издали можно сразу признать за полицейских Скотленд-Ярда. Тарлинг отвел своего помощника в сторону и в двух словах объяснил ему ситуацию.
— ...так что при этих обстоятельствах я не могу произвести ареста, — закончил он.
Уайтсайд был того же мнения.
— Мне и не верилось, что эта девушка могла совершить преступление, — сказал он с довольным видом. — Значит, я был прав!
— У нее неопровержимое алиби. Кроме того, данные, сообщенные врачом Коттедж-госпиталя, подтверждены начальником станции Эшфорд, в служебном дневнике которого зарегистрировано точное время катастрофы. Да и сам он помогал выносить девушку из поезда.
— Но почему же она назвалась мисс Стэвенс? И почему так поспешно покинула Лондон? — спросил инспектор.
— Вот это-то я и стремился узнать у нее, но мои старания не увенчались успехом. Мисс Райдер категорически отказывается что-либо объяснять. Завтра я доставлю ее в Скотленд-Ярд, но сомневаюсь, чтобы шеф мог оказать на нее какое-либо влияние и чтобы она дала необходимые показания.
— Она удивилась, когда вы рассказали ей об этом убийстве? Может, она подумала, кто это мог сделать? Назвала имя?
Тарлинг замялся, а потом солгал, что весьма редко с ним случалось:
— Нет, Уайтсайд, она была вне себя, долго не верила, но называть никого не называла.
Тарлинг доставил Одетту в такси в маленькую спокойную гостиницу и был счастлив, что снова может побыть с ней наедине.
— Я весьма признательна вам, мистер Тарлинг, за вашу любезность и доброту ко мне, — сказала Одетта на прощание, — и если я смогу чем-нибудь облегчить вашу задачу, я охотно сделаю это. — Лицо ее болезненно исказилось. — Я все еще не могу осознать того, что произошло. Дикий дурной сон... — она говорила, будто обращаясь к себе самой. — Мне так бы хотелось все позабыть. Все, все забыть...
— Что вы хотите забыть, Одетта?
— Ах, прошу вас, не спрашивайте ничего. Прощайте.
Озабоченный, с мрачными мыслями Тарлинг спустился по большой лестнице. Автомобиль, доставивший их сюда, оставался дожидаться его, но, к великому удивлению, теперь отсутствовал. Он спросил швейцара:
— Тут стоял автомобиль. Куда он уехал? Я даже не заплатил шоферу.
— Нет, сэр, я не видел вашего автомобиля, но я сейчас разузнаю.