— Профессор в Эдинбурге. Доктор Джозеф Белл,— ответил он.— Я учился у него, чтобы продолжить свои исследовательские работы. У профессора Белла был такой же дар, как и у меня,— он мог определить основные черты характера человека с первого взгляда. Профессор использовал свой талант для объяснения студентам принципов диагноза. Мне, однако, он преподал иной урок, ибо знал, что мои способности к дедукции очень велики, поэтому меня он предупредил о противоположном, о том, что дедукция может быть логична, но не всегда верна. Он побуждал меня к проявлению моих талантов, и, хотя я частенько оказывался прав, иногда я весьма сильно заблуждался.
«Это вам урок,— предупреждал он меня.— Всегда помните о том, что вы упустили. Помните о том, что вы не смогли признать, о чем не отважились помыслить».
Он был совершенно прав, леди Моуберли. Опыт научил меня тому, что нет ничего более коварного, чем ответы, кажущиеся самыми верными. В науке всегда есть нечто непостижимое, а в поведении людей — тем более.
Элиот помолчал и пригвоздил меня к месту внимательным взглядом.
— Вот почему, леди Моуберли,— сказал он наконец,— я ограничил свои исследования медициной.
Дорогая Люси, представьте себе, как я была удручена!
— Так, значит, вы мне не поможете? — огорчилась я.
— Не расстраивайтесь, прошу. Я просто предупредил вас, леди Моуберли, что мои возможности весьма ограниченны.
— Почему же? Потому что у вас нет практики?
— В области расследования преступлений — да!
— Но, я уверена, такие навыки несложно восстановить.
— Право, леди Моуберли,— произнес доктор Элиот, слегка помедлив,— вам лучше было бы обратиться в полицию.
— Но ведь восстановить эти способности можно? — настаивала я, не обращая внимания на его слова
Какое-то время доктор Элиот молчал, пристально глядя на меня сверкающими глазами.
— Возможно,— проговорил он наконец.
И тогда, дорогая Люси, я почувствовала сильное искушение расшевелить его, ибо мне показалось, что его неохота на деле не что иное, как тщеславие, и он нуждается в возможности проявить себя.
— Что вы видите во мне? — вдруг спросила я его.— Что вы можете прочесть по моей внешности?
— Как я уже предупредил, мои рассуждения могут быть неверны.
— Нет, доктор Элиот, неверны могут быть ваши умозаключения, но не рассуждения. Не так ли?
Он слабо улыбнулся.
— Ну,— нажала я на него,— так что вы можете сказать?
— О, ничего особенного. Только то, что явно бросается в глаза.
Я с удивлением взглянула на него:
— И что же это?
— Вы из богатой, но не аристократической семьи, ваша горячо любимая матушка недавно умерла, и вы редко выезжаете из дома, ибо смертельно боитесь высшего общества. Все это достаточно ясно. В дополнение к этому я бы отважился предположить, что в прошлом году вы ездили за границу, возможно в Индию.
— Вплоть до самого последнего замечания, доктор Элиот,— рассмеялась я,— я боялась, что вы обманываете меня и мой муж просто рассказывал обо мне в письмах.
На лице его появилось выражение крайнего разочарования.
— Так я ошибся? — промолвил он.— Вы не были за границей?
— Никогда.
Он как-то обмяк, лицо его вытянулось от отчаяния:
— Видите, что я имею в виду? Мои способности уже не те.
— Вовсе нет,— утешила я его.— Все остальное было совершенно верно. Но прежде чем вы объясните мне свои выводы, я хотела бы спросить: почему вы сочли, что я была за границей?
— У вас на шее,— ответил он,— я заметил пару пятнышек, очень похожих на комариные укусы. Я часто наблюдал такие пятнышки и знаю, что если они когда-то были септичны, то сохраняются как слабые метки на коже в течение нескольких лет. Вот почему я решил, что вам на каком-то этапе довелось побывать за границей. Я предположил Индию, оценив ваше ожерелье и серьги. Они явно сделаны там, и я подумал, что такого рода ювелирные изделия редко встречаются в Англии.
— После такого объяснения,— улыбнулась я,— я почти почувствовала себя виноватой, что никогда не была за границей. Однако вряд ли моя жизнь располагала к этому. А пятнышки, которые вы заметили,— просто аллергия на скверный лондонский воздух.
— Так, значит, вы воспитывались вдали от столицы?
— Да,— кивнула я,— под Уитби, в Йоркшире. Я там провела двадцать два года, а в Лондоне живу с тех пор, как полтора года тому назад вышла замуж за Джорджа.
— Ясно!
Нахмурившись, он вновь принялся изучать пятнышки у меня на шее.
— А украшения? — наконец спросил он.
Я подняла руку и потрогала ожерелье. Вы наверняка видели его, дорогая Люси! Прелестная вещица из мастерски выточенных капелек золота, которая значит для меня гораздо больше, чем стоит.
— Эти украшения,— произнесла я,— подарил мне дражайший Джордж.
— На свадьбу, наверное?
— Вот и нет. На день рождения.
— Дану!
— Я увидела этот комплект на витрине в лавке. Мы были вместе с Джорджем, и он, наверное, запомнил мой восторг.
— Очаровательно!
Я поняла, что его интерес начал угасать. Глаза Элиота вновь закрылись, и я, побоявшись лишиться выигранного мною преимущества, предложила ему объяснить другие логические выводы, оказавшиеся столь замечательно точными.