Тайная одержимость

Больше я не думал: развернув к себе лицом, припал к пересохшим губам – лихорадочно, жадно, сердито, поскольку страх, не желая прощаться, продолжал владеть моим разумом и телом. Я понимал, что причинял ей боль, понимал, что был скор и резок, но протеста в ответ не встречал: она только плакала, тихо, беззвучно.

Я оторвался от губ и посмотрел ей в глаза, желая утешить и убедить меня не бояться. Но сказать ничего не успел: лица моего коснулась теплая ладонь, а сама Она хрипло прошептала:

– Почему же так долго?

Я овладел ею прямо там, на холодных, жестких камнях. Я брал ее быстро, был груб и несдержан, но остановиться уже не мог – я всегда знал, что не смогу. Я словно мстил ей: отплачивал за только что пережитое; за вынужденное признание ее необходимейшей частицей моего существа; но более – что хотела покинуть меня и оставить одного… без нее…

Она не сказала ни слова, покорно принимая все то, что давал ей, и то, как я это давал. Но отвечала не менее страстно: возможно, наивно и где-то незрело, но со всей не раскрытой в полной мере чувственностью.

Я слышал свое имя: она произносила. Не понимал, откуда знала, но она шептала его, чем доставляла мне большее удовольствие. Из-за чего в миг наивысшего блаженства я принял истинную сущность: принял, но не заметил. Зато заметила она: в глазах светилось пониманье, тогда как пальцы, нежно и несмело, касались огрубевшей кожи.

Она должна была меня испугаться, умчаться прочь, подальше, в безопасность, но уткнувшись носом в мою шею, она лишь крепче меня обняла. К своему стыду, тогда я подумал, а не сошла ли она действительно с ума? Может, я для нее – одна из фантазий теперь некрепкого, больного разума? Может, она давно уже не живет в реальности, а обитает в вымышленных ею мирах, в которых схожие мне – это норма?

За эти мысли я упрекаю себя до сих пор.

Все следующие дни мы проводили вдвоем – время, ставшее для меня откровением. Я был другим. С ней. Только с ней: спокойным, тактичным, внимательным – ее задор наполнял меня теплотой и светом.