Мне же ее не хватало: настолько, что самого страшили масштабы столь мощной потребности. Я ожесточился. Людей, повинных в ее страданиях, я убил, но продолжал жаждать крови и насилия… насилия над ferus. За то, что давили, заставляли, помыкали; за то, что не понимали, тогда как внутренне я погибал: не видя способов существования без излучаемого ею света, умирал как нечто нежное и трепетное. И я не выдержал – ринулся к ней. Посмотреть на нее, услышать голос – хотя бы издали удостовериться в ее благополучии, успокоив тем самым свою взволнованную душу. Ведь только Ей это было под силу.
Теперь я стоял много дальше обычного, хотя она и находилась дома, скрытая от чьих-либо глаз. Минута, три, может час – и вот, передо мной калитка.
Я коснулся холодного металла, когда солнцем в негожий день, возникла она: на крыльце, моя, родная, с надеждой в обращенном в мою сторону взоре.
Взгляда этого я не вынес: толкнул железную дверцу, тогда как Она, схватив подол легчайшего платья, бросилась в мои объятия – счастье не продлилось и недели.
Я хотел ее спрятать, уговаривал уехать, но согласия в ответ не получал: она находила столько причин, чтоб остаться! Неубедительных, глупых, неважных. И вот в стремлении к расплате ко мне пожаловали ferus: суровые лица, прохладные взгляды – они все вынесли мне приговор. Случилось то, чего я опасался более всего. Настал момент, который я, как мог, оттягивал, тем самым его приближая: я должен был ее потерять…
Избитым я лежал на полу – я не мог справиться со всеми. Я понимал, что это конец, понимал, что ее не спасти, и даже представлял, как они пойдут и всего-навсего свернут ей шею – я и сам был одним из них. Но сожалел тогда об одном: при последних ее вздохах меня не будет рядом. Никого не будет, кроме бездушных, бесчувственных лиц. Ее убьют, а утешать, делясь теплом объятий в предсмертных судорогах, будет некому. Одна: умирать она будет одна.
– Я сам, – кое-как прохрипев, я попытался встать на колени, – сделаю это сам… пожалуйста, позволь пойти… мне надо самому, я должен… – Я все смотрел в зеленые глаза.
Илларион, отделившись от ferus, неспешно подошел ко мне.
– Думаешь, сможешь? – вопросил бесстрастно, глядя на то, как я пытался встать. И речь шла не о моем физическом состоянии.
– Да… – только и выдохнул я, наконец-то почувствовав опору под ногами. – Да, смогу…
Спустя напряженные, оценочные секунды, он открыл передо мной дорогу, в молчаливом посыле действовать.