– Здесь я провожу большую часть своего времени, – сказала она, пытаясь увидеть пространство его глазами. Интересно, выглядело ли оно для Джулиана так же волшебно, как всегда казалось ей. Или он смотрел на возвышающуюся зелень, переливающиеся огни и полевые цветы как на незапланированную мешанину.
Джулиан обвел двор прищуренными глазами, как будто не торопясь выносить здравое суждение. У Хэлли возникло предчувствие, что она запомнит этот момент надолго, может быть, навсегда. Джулиан Вос, по-профессорски сцепив руки за спиной, с серьезным выражением лица осматривает ее задний двор, окруженный буйными цветами и свисающими виноградными лозами, снимает куртку, а закат любуется его щетинистой челюстью и играет на рельефе мышц.
– Чем ты здесь занимаешься в свободное время?
Теперь она поняла. Когда она сообщила ему, что именно здесь она проводит большую часть своего
– Готовлю еду. Читаю, занимаюсь садом, разговариваю по телефону и играю с собаками. – Она подумала о том, как он был разоблачен за обедом, как раскрылась его тайная забота о ней, – и ее губы начало покалывать. – Думаю о тебе.
Джулиан замедлил шаги.
– Это так?
Хэлли коротко хмыкнула.
Он сжал челюсти и вернулся к осмотру заднего двора, но теперь двигался в ее направлении. С такой энергичной целеустремленностью, что она не смогла дышать.
– Хэлли, если бы я знал, что ты сидишь в этом идеальном скрытом саду, думая обо мне, – сказал он, хмуро глядя на ее губы. – Боюсь, я бы сорвал с петель твою дверь, чтобы добраться до тебя.
– Я бы не возражала.
Признание. Правда. Она отдала бы ему столько, сколько могла, лишь бы компенсировать ту единственную вещь, которую она слишком боялась ему сказать.
Что, если откровение станет для него переломным моментом и он уйдет?
Они смотрели друг на друга так долго, что с наступлением вечера небо успело сменить оттенок, превратившись из розового в жжено-оранжевый. Бурбон его глаз стал насыщенным и дымчатым. Она испытывала искушение сказать ему больше правды, но смогла заставить себя лишь импульсивно действовать телом. Она могла открыться и быть уязвимой таким образом – и, боже, она этого хотела. Ей это было необходимо. Она ничего не хотела утаивать от этого мужчины.
Вот так Хэлли и обнаружила, что делает шаг вперед, целует его в подбородок, а ее пальцы расстегивают его ремень.
Он сразу же тяжело задышал, раздувая ноздри, но не перестал смотреть ей в глаза. До тех пор, пока она не расстегнула молнию на налившемся члене и не запустила руку ему в штаны, поглаживая его по всей длине. Затем его веки сомкнулись, как ставни, крепко сжавшись.
– Хэлли, – выдавил Джулиан. – О боже, что ты такое. О, черт.
Она не была уверена, что заставило ее опуститься на колени. Направить его ко рту и принять с такой жадностью. Может быть, это произошло потому, что она фантазировала об этом бесчисленное количество раз, хотя в ее фантазиях они обычно находились в одном из его лекционных залов в Стэнфорде – факт, который она унесет с собой в могилу. Или, может быть, она просто хотела сделать что-то хорошее ртом, который так держался за ложь. Хэлли закрыла глаза и преклонилась перед его гладкой сталью, ее рука становилась все более и более уверенной в этом новообретенном мастерстве, когда она двигалась сверху вниз, с каждым движением кисти увеличивая его твердую выпуклость.
– Не могу поверить, – выдохнул он, запутавшись пальцами в ее кудрях. – Не может быть, чтобы ты делала это в первый раз!
Простонав, она кивнула, и у него перехватило дыхание, а затем у нее во рту появился теплый солоноватый привкус.
–
Ага, сейчас. Имел ли он хоть малейшее представление о том, каково это – наблюдать, как профессор ее мечты теряет контроль над собой, и знать, что она тому причина? В какой-то момент он, должно быть, провел рукой по своим обычно идеальным волосам, потому что они местами встали дыбом. Его челюсти были сжаты, горло сковано спазмом, а член у нее во рту болезненно напрягся. Таким она запомнила его прошлой ночью. В конце. Как сильно он напрягся прямо перед тем, как кончить, и теперь она дорожила этим знанием о нем. Этими явными признаками. Она – его слабость.