Тайная жизнь морга. Откровения гробовщиков

Я приступил к макияжу. Это оказалось не так уж сложно. Усопший был хорошо забальзамирован, цвет кожи выглядел безупречно. К сожалению, из-за того, что одежда была с коротким рукавом, мне пришлось потратить довольно много косметики на покрытую синяками руку. Это обычное дело для пожилых людей, особенно попавших перед смертью в больницу. Внутривенные инъекции оставляют посмертные следы. У него была смуглая кожа, и мне пришлось наложить несколько слоев более темного тона, чтобы сравнять естественный оттенок с черными синяками. Когда дело было сделано, я с удовлетворением отметил, что все выглядит натурально.

Дочь покойного приехала в назначенный час. У нее был легкий акцент, который я не смог определить, а внешне она очень походила на отца: смуглая кожа, резкие черты лица. Я провел ее в небольшую комнату для закрытых прощаний. Увидев отца лежащим в гробу, в мягком сиянии светильников, таким умиротворенным и спокойным, она опустилась у гроба на колени и заплакала.

Я дал ей побыть с ним наедине какое-то время. Когда я вернулся, женщина подошла ко мне и сказала:

– Спасибо вам за все, что вы сделали. Папа выглядит лучше, чем на протяжении последних десяти лет. Он так болел перед… – Она не смогла закончить фразу.

Такие слова – это то, ради чего я занимаюсь своим делом.

– Я рад, что вы довольны, мэм. Может, еще какие-то пожелания по поводу внешнего вида?

– Есть кое-что… – Она снова запнулась, а потом быстро отрезала: – Нет-нет, не берите в голову. Ничего.

– Пожалуйста, скажите. Мы все сделаем идеально.

Немного поколебавшись, женщина ответила:

– У папы на руке была татуировка. Его номер…

– Номер? – Я был озадачен.

– Да, он венгр. Нацисты сначала заточили его в Биркенау, а потом выяснилось, что он масон, и его перевели в лагеря Маутхаузен и Гузен и заставили добывать гранит в печально известном карьере Винер-Грабен. Он гордился своим номером. Как будто мстил нацистам, выжив в их лагере смерти и демонстрируя это миру.

Он гордился своим номером. Как будто мстил нацистам, выжив в их лагере смерти и демонстрируя это миру.

И тут меня осенило.

– Номер был вот здесь? – Я показал на свое предплечье.

– Да!

– О, мэм, прошу прощения. Я принял татуировку за гематомы и замазал ее косметикой.

– Она расплылась и стала неразборчивой за последние пару лет. Я просто никогда об этом не задумывалась, – пояснила она.

– Так дадим вашему отцу уйти со своим почетным знаком, – сказал я, беря салфетку и стирая макияж с некогда крепкой руки. На предплечье проступил номер узника концлагеря.

Мы все носим те или иные знаки. Некоторые из них выцветают, другие тускнеют, третьи растягиваются со временем. Но это не отменяет их влияния на наши жизни. Даже после смерти.

19. «Ожившие мертвецы»

Рассказ поклонника пляжного отдыха

Меня часто спрашивают, был ли я когда-нибудь напуган. «Напуган чем?» – уточняю я. «Ну, ты же понимаешь… мертвецами. Ты когда-нибудь боялся, что они нападут на тебя?» – поясняет тот, кто задает вопрос.

Меня забавляет это «нападут». Видимо, люди считают, что похоронное бюро – это большой дом, где обитают мертвецы. Ответственно заявляю: все не так, как в фильмах про покойников, которые лежат в гробу, потом садятся в нем и начинают гоняться за испуганной юной барышней по замку. Но да, мертвые могут двигаться. Вы все правильно поняли. Иногда это происходит. Ну ладно, это бывает редко, но при определенных условиях тело может шевелиться. Это достаточно жутко даже для тех, кто привык иметь дело с усопшими и не суеверен.

Не беспокойтесь: оказавшись на похоронах бабушки, вы не увидите, как она сядет в гробу и повернет голову на 360 градусов. Надеюсь.

Впервые я жутко испугался, когда мертвый человек не то чтобы двигался – он вроде как дышал. Я был юнцом, у меня еще молоко на губах не обсохло. Точно помню, что случилось это в период моей стажировки, но не уверен, имелся ли у меня к тому моменту опыт перевозки тел и поездок по работе. Дело было поздней ночью, и меня отправили за усопшим в какое-то медицинское учреждение за тридевять земель. На обратном пути я решил перекусить и поэтому подъехал на своем громоздком фургоне к автокафе.

Я подрулил к окошку, выслушал монотонное приветствие и выкрикнул свой заказ. В ответ мне неразборчиво огласили стоимость. Сделав вывод, что заказ принят, я переехал к следующему окошку.

Видимо, стояли холода, так как я помню, что на мне был плащ или пальто и я рылся в карманах, пытаясь отыскать наличные. Найдя деньги и заплатив, я стал терпеливо ждать, когда мне выдадут еду. Мой фургон был старым прожорливым монстром с обтянутыми винилом сиденьями и радио, которое каждый раз надо было настраивать заново. Прием радиосигнала был никудышным, и обычно я ехал в полной тишине. Так было и в ту ночь. Я просто сидел и ждал. В кабине ни звука.