Тайная жизнь пчел

Какое было облегчение, когда Нил с Заком вышли из медового дома, неся Мадонну! Это отвлекло мои мысли от того несчастного автобуса. Они несли ее под мышками, как свернутый ковер, и цепи болтались и били по ее телу. Казалось бы, можно было снова погрузить ее на тележку – уж всяко достойнее, чем так тащить. Мало того, они ухитрились поставить ее прямо в центр муравейника, взбаламутив его обитателей, и нам всем пришлось скакать и прыгать, стряхивая муравьев с ног.

Парик Душечки, который она по неясным причинам именовала «париковой шляпкой», от этих скачков съехал на самые брови, поэтому нам пришлось подождать, пока она сбегает в дом и поправит его. Отис крикнул ей вслед:

– Я же говорил тебе, не надевай эту штуку! Сейчас слишком жарко в парике. Он скользит по твоей голове от пота.

– Если я хочу надеть свою париковую шляпку, я ее надену! – огрызнулась она через плечо.

– А то мы этого не знали! – буркнул он, глядя на нас так, словно все мы были на его стороне, тогда как на самом деле мы на сто процентов поддерживали Душечку. Вовсе не потому, что нам нравился ее парик – ничего страшнее вы в жизни не видели, – нам просто не нравилось, что Отис отдает ей приказы.

Когда все проблемы наконец решились, Августа сказала:

– Итак, вот они мы, а вот наша Мадонна.

Я окинула статую взглядом, гордясь ее новообретенной чистотой.

Августа прочла слова Марии из Библии:

– «Ибо отныне будут ублажать Меня все роды…»

– Благословенна будь, Мария, – перебила Вайолет. – Благословенна, благословенна будь, Мария. – Она смотрела в небо, и все мы задрали головы, гадая, не углядела ли она там Марию, спускающуюся сквозь облака. – Благословенна будь, Мария, – повторила она в последний раз.

– Сегодня мы празднуем Успение Марии, – сказала Августа. – Мы радуемся тому, что она очнулась от сна и вознеслась на небеса. И мы собрались здесь, чтобы вспомнить историю Мадонны в Цепях, напомнить себе, что эти цепи никогда не могли ее удержать. Мадонна каждый раз освобождалась от них.

Августа взялась за цепь, обмотанную вокруг черной Марии, и размотала одну ее петлю, после чего передала конец цепи Душечке, которая размотала следующий виток. Каждый из нас получил возможность размотать свой кусок цепи. Помню лязг, с которым она, разматываясь, оседала кучей у ног Марии, и этот звук, казалось, подхватил слова, произнесенные Вайолет: Благословенна, благословенна, благословенна, благословенна.

– Мария восстает, – говорила Августа, ее голос сгустился в громкий шепот. – Она возносится к своим высотам.

«Дочери» подняли руки. Даже руки Отиса и те взметнулись в воздух.

– Наша Мать Мария не будет повержена и скована, – продолжала Августа. – Как не будут повержены и скованы ее дочери. Мы восстанем, «дочери»! Мы… восстанем!

Джун наяривала смычком по струнам. Мне хотелось поднять руки вместе со всеми, услышать голос, несущийся ко мне с неба, говорящий: Ты восстанешь, – ощутить, что это возможно. Но они висели по бокам безвольными плетями. Я чувствовала себя маленькой и презренной, брошенной. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялся междугородный автобус.

«Дочери» стояли, воздев руки, и от этого возникало ощущение, будто они возносятся вместе с Марией. Затем Августа достала из-за стула Джун банку с медом «Черная Мадонна», и то, что она начала с нею делать, вернуло всех и вся с небес на землю. Она отвинтила крышку и опрокинула банку над головой Мадонны.

Мед потек по лицу Марии, по ее плечам, по складкам ее платья. К сгибу локтя Богородицы пристал кусочек медовых сот.

Я посмотрела на Розалин, словно говоря: Ну вот, отлично, мы все утро отчищали ее от меда, а теперь они намазывают его снова.

Я решила было, что ничто из того, что творят эти женщины, уже не сможет меня удивить, но эта уверенность продержалась не больше секунды, поскольку потом «дочери» закружились вокруг Мадонны, как круг приближенных пчелиной королевы, и стали втирать мед в дерево, в ее макушку, щеки, шею и плечи, руки, грудь и живот.

– Иди сюда, Лили, помогай нам! – окликнула меня Мейбели.

Розалин уже включилась в процесс и щедро умащивала медом бедра Мадонны. Я медлила в нерешительности, но Кресси взяла меня за руку, подтащила к Марии, с размаху шлепнула мои ладони в клейкость согретого солнцем меда прямо поверх красного сердца Мадонны.

Мне вспомнилось, как я навещала Мадонну посреди ночи, как прикладывала руку к тому же самому месту. Ты моя мать, говорила я ей тогда. Ты мать тысяч.

– Не понимаю, зачем мы это делаем, – сказала я.

– Мы всегда купаем ее в меду, – сказала Кресси. – Каждый год.

– Но зачем?

Августа натирала медом лицо Мадонны.