Читаем Тайная жизнь пчел полностью

– Некогда в церквях купали священные статуи в святой воде в знак почтения к ним, – объяснила она. – Особенно статуи Мадонны. Иногда ее купали в вине. А мы вот остановились на меде. – Она принялась массировать шею статуи. – Видишь ли, Лили, мед – это консервант. Он запечатывает соты в ульях, чтобы пчелы могли живыми и здоровыми пережить зиму. Когда мы купаем в нем Мадонну, мы, можно сказать, сохраняем ее еще на год, – по крайней мере, таково наше сердечное желание.

– Я и не знала, что мед – это консервант, – сказала я. Мне начинало нравиться это ощущение под пальцами, скольжение, словно по маслу.

– Ну, об этом мало кто помнит, но мед – настолько сильнодействующий консервант, что когда-то им умащивали мертвые тела, чтобы забальзамировать их. Матери хоронили в меду своих умерших младенцев, и те сохранялись в нем как новенькие.

Я и не задумывалась, что мед можно применять таким способом. Перед моим мысленным взором возникла картинка, как похоронные конторы продают здоровенные бадьи меда для мертвецов вместо гробов. Как бы они, интересно, смотрелись в подъездном окне похоронной конторы в Тибуроне?

Я начала водить руками по дереву, почти стесняясь интимности наших действий.

Пару раз Мейбели наклонилась слишком низко и влезла в мед волосами, но больше всех отличилась Люнелла – у той мед вообще по локтям тек. Она время от времени пыталась его слизать, но, разумеется, настолько далеко у нее язык не высовывался.

Муравьи построились в одну колонну и стали взбираться по боку Мадонны, привлеченные медом. Не желая отставать от них, несколько пчел-разведчиков прилетели и приземлились ей на голову. Стоит только выставить под открытое небо мед – и все пчелиное королевство будет тут как тут.

Куини сказала:

– А следующими, наверное, медведи пожалуют.

Я рассмеялась и, заметив ненамазанное местечко в нижней части статуи, принялась его обрабатывать.

Мадонна была покрыта ладонями всех оттенков коричневого и черного цвета, каждая из которых вроде бы двигалась в своем направлении. Но потом начало происходить самое странное. Постепенно все наши руки подхватывали один и тот же ритм, скользя вверх и вниз по статуе длинными медленными мазками, потом переключаясь на боковое движение, – словно стая птиц, которая меняет направление полета в небе в один и тот же миг, и остается только гадать, кто отдал такой приказ.

Не знаю, как долго все это длилось. Мы не стали портить этот момент разговорами. Мы сохраняли свою Мадонну, и я была рада – впервые с тех пор, как узнала о своей матери – делать то, что делала.

Наконец все мы дружно отшагнули назад. Мадонна стояла на лужайке, вокруг нее на траве были разбросаны цепи, и совершенно вся она была золотая от меда.

Одна за другой «дочери Марии» стали окунать руки в ведро с водой и смывать мед. Я подошла к ведру самая последняя: мне хотелось, чтобы пленка меда оставалась на моих руках как можно дольше. Я словно натянула перчатки с волшебными свойствами. Словно была способна сохранять то, чего касалась.

Мы оставили Мадонну во дворе и пошли поесть, потом вернулись и омыли ее водой – так же неторопливо, как умащивали медом. После того как Нил и Зак унесли ее и вернули на законное место в «зале», все гости разъехались. Августа, Джун и Розалин начали мыть посуду, а я сбежала в медовый дом. Легла на топчан, стараясь не думать.

Вы замечали, что чем усерднее стараешься не думать, тем затейливее становятся мысли? Пытаясь не думать, я потратила двадцать минут на такой увлекательный вопрос: если бы мне позволили выбрать одно чудо из Библии и оно со мной случилось, что бы я выбрала? Чудо рыб и хлебов я исключила сразу, поскольку даже думать о еде больше не могла. На мой взгляд, интересно было бы походить по воде, но какой в этом практический смысл? В смысле, ну, идешь ты по воде, а толку-то? Я выбрала воскрешение из мертвых, поскольку большая часть моего существа по-прежнему оставалась мертвее мертвого.

Все это промелькнуло в моей голове раньше, чем до меня дошло, что я думаю. Я как раз снова пыталась не думать, когда Августа постучала в дверь.

– Лили, можно войти?

– Конечно, – ответила я, но открывать не пошла.

Вот тебе и все недуманье. Попробуй провести с Августой больше пяти секунд и ни о чем не подумать.

Она влетела в дом, держа в руках шляпную коробку в белую и золотую полоску. Пару секунд постояла, глядя на меня сверху вниз. Августа показалась мне необыкновенно высокой. Вентилятор на стенной полке повернулся и подхватил ветерком ее воротник, заставив его затрепетать вокруг шеи.

Она принесла мне шляпу, подумала я. Может быть, съездила в магазин «Все по доллару» и купила там шляпу, чтобы повеселить меня. Но какой в этом смысл, право слово? С чего бы соломенная шляпка могла меня повеселить? Потом у меня мелькнула мысль, что, может быть, это шляпа, которую мне обещала Люнелла, но это тоже вряд ли было возможно. Люнелла попросту никак не успела бы сшить мне шляпу так быстро.

Августа села на топчан Розалин и поставила коробку себе на колени.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези