Читаем Тайная жизнь пчел полностью

– А я – Закари Тейлор, – представился он.

– Закари Тейлор же был президентом, – нахмурилась я.

– Ага, я слыхал. – Он пошарил под рубашкой, вытащил оттуда медальон на цепочке и поднес к самому моему носу. – Вот, гляди-ка, видишь? Закари Линкольн Тейлор.

Потом он улыбнулся, и я увидела на одной его щеке ямочку. Такие ямочки всегда сражали меня наповал.

Он сходил за полотенцем и протер пол.

– Августа говорила мне, что ты здесь и помогаешь нам, но не говорила ничего о том, что ты… белая.

– Ага, белая, точно, – закивала я. – Белее не бывает.

В Закари Линкольне Тейлоре белого не было ничего. Даже белки его глаз были не совсем белыми. У него были широкие плечи, тонкая талия и коротко стриженные волосы, как у большинства парней-негров, но я не могла отвести взгляда от его лица. Если он был шокирован тем, что я белая, то я была поражена его красотой.

В моей школе все потешались над губами и носами цветных. Я и сама посмеивалась над такими шутками, надеясь сойти за «свою». Теперь же мне хотелось написать в свою школу письмо о том, как мы все ошибались, и чтобы его прочли на общем собрании. Это вы Закари Тейлора не видели, написала бы я им.

Интересно, как это Августа забыла сказать ему, что я белая? Мне-то она много чего о нем рассказала. Я знала, что Августа – его крестная. Что его отец бросил семью, когда Зак был маленьким, что мама работала в столовой в той же школе, где преподавала Джун. Ему предстояло начать учебу в предвыпускном классе школы для чернокожих, где он был круглым отличником и полузащитником футбольной команды. Августа говорила, что он бегал быстрее ветра, и, может быть, это послужило бы для него входным билетом в какой-нибудь колледж на Севере. Его положение казалось мне намного лучшим, чем мое, поскольку я-то, вероятно, все же поступала бы в парикмахерский колледж.

Я сказала:

– Августа уехала на ферму Саттерфилда проверять ульи. Сказала, что я должна помочь тебе здесь. Что ты хочешь, чтобы я делала?

– Наверное, вынь рамки вон из тех ящиков и помоги мне зарядить станок для распечатки сот.

– Так кто тебе нравится больше, Фэтс Домино или Элвис? – спросила я, вставляя первую рамку.

– Майлз Дэвис, – ответил он.

– Я не знаю, кто это.

– Разумеется, не знаешь. Но он лучший трубач в мире. Я бы отдал что угодно, чтобы играть как он.

– Что, и от футбола бы отказался?

– А откуда ты знаешь, что я в футбол играю?

– Я много чего знаю, – сказала я и улыбнулась ему.

– Ага, вижу, – он старался не улыбнуться в ответ.

Я подумала: мы подружимся.

Он перекинул выключатель, и центрифуга начала вращаться, набирая скорость.

– Так как получилось, что ты здесь гостишь?

– Мы с Розалин направляемся в Виргинию, чтобы поселиться у моей тетки. Мой папа погиб при несчастном случае с трактором, а матери у меня нет с раннего детства, так что я пытаюсь добраться до родственников, пока меня не сдали в приют или еще куда.

– Но как ты оказалась здесь?

– А-а, ты имеешь в виду – у Августы… Мы ехали автостопом, и нас высадили у Тибурона. Мы постучались в дверь к Августе, и она дала нам приют. Вот и все.

Он кивнул, словно я рассказала ему действительно правдоподобную историю.

– А ты давно здесь работаешь? – спросила я, радуясь возможности сменить тему.

– С тех пор как перешел в старшие классы. Когда нет футбольного сезона, приезжаю каждое воскресенье и еще все лето. Я купил себе машину на деньги, что заработал в прошлом году.

– Это тот «Форд»?

– Ага, «Форд Файрлайн» пятьдесят девятого года, – кивнул Зак.

Он снова перекинул рубильник, и центрифуга, останавливаясь, застонала.

– Идем, я тебе покажу.

На поверхности машины я видела свое отражение. Наверное, подумалось мне, он каждую ночь полирует ее собственными майками. Я прошлась вдоль машины, ведя по ней пальцем; он остался чистым.

– Ты можешь поучить меня водить, – сказала я.

– Только не на этой машине.

– Почему?

– Потому что по тебе видно, что ты наверняка что-нибудь разобьешь.

Я развернулась лицом к нему, готовясь защищаться, но увидела, что он ухмыляется. И снова на его щеке была ямочка.

– Наверняка! – заверил он. – Ты наверняка что-нибудь да разобьешь.

Каждый день мы с Заком работали в медовом доме. Августа и Зак уже вывезли бо́льшую часть меда с пасек, но на паллетах вокруг стояли еще несколько штабелей магазинных корпусов.

Мы включали нагреватель и спускали жидкий воск в жестяной чан, потом загружали рамки в центрифугу и отфильтровывали мед сквозь новенький нейлоновый чулок. Августа любила оставлять в меду немного пыльцы, потому что она полезная, так что мы еще и за этим следили. Иногда мы отламывали кусочки сот и клали в банки, прежде чем заполнить их медом. Нужно было внимательно смотреть, чтобы это были новые соты, без пчелиных яиц, поскольку никому не нравится вылавливать из меда личинок.

А когда не занимались всем вышеперечисленным, мы заполняли формы для свечей воском и отмывали банки для меда, пока у меня руки не становились жесткими от порошка, как кукурузные листья.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези