Тайная жизнь пчел

Я словно позабыла, где нахожусь. Закрыв глаза, медленно поднимала руки сквозь тучу пчел, пока наконец не оказалась в каком-то фантастическом месте, где никогда прежде не бывала. Голова моя запрокинулась, рот приоткрылся. Я парила неведомо где, в пространстве, не слишком близко граничившем с реальностью. Словно пожевала коры зантоксилума, и от этого у меня закружилась голова.

Затерянная среди пчел, я чувствовала себя лежащей на заколдованном клеверном поле, сделавшем меня неуязвимой для всего. Словно Августа окурила меня своим дымарем и успокоила до такой степени, что я только и могла, что поднять руки да покачиваться туда-сюда.

А потом вся моя неуязвимость вдруг куда-то подевалась, и я почувствовала, как зарождается боль в пустом, словно выскобленном ложкой пространстве между пупком и грудиной. В том самом моем «месте без матери». Я увидела ее в чулане, увидела заклинившее окно, чемодан на полу. Услышала крики, потом взрыв. От боли я согнулась чуть не пополам. Руки сами опустились, но глаз я не открыла. Как прожить весь остаток моей жизни, зная об этом? Что мне сделать, чтобы прогнать эти воспоминания? Почему, почему мы не можем вернуться в прошлое и исправить то зло, которое совершили?

Позже мне вспомнились кары небесные, которые Бог любил насылать в начале своей карьеры, казни египетские, что должны были заставить фараона изменить решение и позволить Моисею вывести свой народ из Египта. Отпусти народ мой, говорил Моисей. Я видела нашествие саранчи в фильмах, небо, заполненное ордами насекомых, похожих на самолеты летчиков-камикадзе. В своей комнате на персиковой ферме, когда по вечерам начинали появляться пчелы, я воображала, что они посланы как особая кара для Ти-Рэя. Что Бог говорил, отпусти дочь мою. И, возможно, они и были той карой небесной, что освободила меня.

Но теперь, в окружении кусачих пчел и с пульсировавшим болью «местом без матери», я понимала, что эти пчелы – никакая не кара небесная. Казалось, приближенные пчелиной королевы прилетели сюда в порыве любви, чтобы ласкать меня в тысяче разных мест. Смотрите-ка, кто здесь, это же Лили! Такая усталая и потерянная. Сюда, сестрицы-пчелы! Я была тычинкой вращающегося цветка, центром всего их утешения.

– Лили… Лили, – донеслось мое имя через голубые просторы. – Лили!

Я открыла глаза. Августа пристально смотрела на меня сквозь очки. Пчелы отряхнули цветочную пыльцу с ножек и начали спускаться обратно в улей. Я видела, как ее крохотные частички парят в воздухе.

– С тобой все в порядке? – спросила Августа.

Я кивнула. Все ли со мной в порядке? Кто ж меня знает.

– Ты ведь понимаешь, что нам с тобой нужно хорошенько поговорить. И на сей раз не обо мне. О тебе.

Я пожалела, что не могу сделать, как пчелы – просто предостерегающе боднуть ее в лоб, постучать по нему пальцем: я слежу за тобой. Будь осторожна. Не заходи дальше.

– Наверное, – рискнула ответить я.

– Может быть, прямо сейчас?

– Не прямо сейчас.

– Но, Лили…

– Умираю с голоду, – заявила я. – Пойду-ка домой, узнаю, не готов ли обед.

Я не стала ждать ее ответа. Идя к розовому дому, я почти что видела конец пресловутой веревочки, которой сколько ни виться… Я коснулась того места на футболке, на которое наклеила черную Марию. Она уже начала отклеиваться.

Весь дом благоухал жареной бамией. Розалин накрывала на стол в кухне, а Мэй притапливала в жиру и вынимала золотисто-коричневые стручки. Неизвестно, в честь чего у нас сегодня была бамия, поскольку обычно на обед бывали только сэндвичи с колбасой и… сэндвичи с колбасой.

У Мэй ни разу не было приступов слезоразлива после того дня, как Джун закатила истерику с швырянием помидорами, и все мы жили как на вулкане, затаив дыхание. Учитывая, как много прошло времени, я опасалась, что даже такая мелочь, как пережаренная бамия, могла стать для нее последней каплей.

Я сказала, что проголодалась, а Розалин велела мне придержать коней. Ее нижняя губа оттопырилась от порции жевательного табака. Его запах носился вслед за ней по кухне, как пес на поводке – сочетание душистого перца, сырой земли и прелых листьев. Смесь ароматов бамии и табака была так густа, что трудно было вдохнуть полной грудью. Розалин пересекла заднюю веранду, высунулась за дверь и послала тонкую струйку слюны в полет через клумбу с гортензиями.

Никто не умел плеваться лучше Розалин. Иногда в своих фантазиях я представляла, как она выигрывает сто долларов в конкурсе плевков на дальность и мы с ней на эти деньги едем в Атланту, останавливаемся в мотеле и заказываем обслуживание в номер. Пожить в мотеле всегда было моей сокровенной мечтой, но сейчас, если бы мне сказали, что я могу выбрать любой из роскошных мотелей с подогреваемым бассейном и телевизором прямо в номере, я не глядя променяла бы их все на розовый дом.