Читаем Тайная жизнь пчел полностью

Она закрыла глаза и стала впитывать этот звук – представьте себе слушателей на симфоническом концерте, которые упиваются классической музыкой. Надеюсь, я не покажусь умственно отсталой, если скажу, что дома, проигрывая пластинки, ни разу не слышала ничего прекраснее. Нужно слышать это собственными ушами, чтобы понять, насколько совершенен был тон этого звука, его гармония и сила, которая то накатывала, то отступала. Мы стояли, прижавшись ушами к гигантской музыкальной шкатулке.

И тогда мое лицо, прислоненное к улью, начало вибрировать, словно музыка хлынула в поры кожи. Я видела, что и кожа Августы самую чуточку пульсирует. Когда мы выпрямились, щека у меня слегка покалывала и зудела.

– Ты слышала пчелиный кондиционер, – пояснила Августа. – Большинство людей понятия не имеют о том, какая сложная жизнь проходит в улье. У пчел есть тайная жизнь, о которой мы ничего не знаем.

Мне понравилось, что у пчел есть тайная жизнь – прямо как у меня.

– А какие еще у них есть секреты? – Мне очень хотелось знать.

– Ну, например, каждая пчела играет свою роль.

И Августа рассказала мне все. Строители гнезда – пчелы, возводящие соты. Я заметила, что, если судить по тому, какие они создают шестиугольники, у них наверняка хорошо обстоят дела с устным счетом, и она улыбнулась и сказала – да, строители гнезда обладают истинным талантом к математике.

Сборщицами были пчелы, обладавшие хорошими навыками ориентирования и неутомимостью; они вылетали из улья для сбора нектара и пыльцы. Еще были пчелы-гробовщики, чьи траурные обязанности состояли в том, чтобы вытаскивать из улья мертвых сестер и поддерживать чистоту. Пчелы-няньки, по словам Августы, обладали даром кормилиц и пестовали всю детву. Наверное, они были склонны к самопожертвованию, как женщины в благотворительных церковных столовых, которые вечно твердят: «Нет-нет, возьмите себе куриную грудку. Я вполне обойдусь шейкой и гузкой, правда». Единственными самцами в улье были трутни, которые дожидались возможности спариться с маткой.

– И, конечно, – продолжала Августа, – есть еще матка – королева или царица – и ее приближенные.

– У нее есть приближенные?

– О да, вроде фрейлин. Они ее кормят, купают, согревают или охлаждают – в общем, делают все, что нужно. Они постоянно крутятся вокруг нее, суетятся над ней. Я даже видела, как они ее ласково поглаживают, – Августа снова надела шлем. – Наверное, мне бы тоже хотелось утешения, если бы я только и делала, что откладывала яйца с утра до ночи, неделю за неделей.

– А что, она больше ничего не делает – только яйца кладет?

Не знаю, чего я ожидала – ведь не того же, что пчелиная королева действительно надевает корону и восседает на троне, издавая королевские указы.

– Откладывание яиц – это главное, Лили. Она приходится матерью всем пчелам в улье, и продолжение их жизни всецело зависит от нее. Не важно, в чем состоит их работа: они знают, что матка – их мать. Она мать тысяч.

Мать тысяч.

Пока Августа снимала крышку, я надела шлем. Пчелы тучей повалили из улья, шумно снявшись с места и завиваясь хаотическими спиралями – так внезапно, что я аж подпрыгнула.

– Не шевелись, – велела Августа. – Помни, что я тебе говорила. Не пугайся.

Одна пчела влетела прямо мне в лоб, столкнувшись с сеткой и ткнувшись в мою кожу.

– Это она тебя предупреждает, – сказала Августа. – Бодая тебя, пчела говорит: я за тобой слежу, так что будь осторожна. Посылай им любовь – и все будет в порядке.

Я люблю вас, я люблю вас, повторяла я мысленно. Я ЛЮБЛЮ ВАС. Я старалась сказать это на разные лады, тридцатью двумя разными способами.

Августа принялась вынимать рамки, даже не надев перчаток. Пока она работала, пчелы кружили вокруг нас, и кружение их набирало силу, так что нам в лица подул легкий ветерок. Мне сразу вспомнилось, как пчелы вылетели из стен моей спальни, заключив меня в центр своего пчелиного вихря.

Я наблюдала за тенями на земле. Пчелиная воронка. Я сама, неподвижная, как заборный столб. Августа, склоненная над ульем, изучающая рамки, ищущая восковые сооружения на сотах. Ныряющий вверх-вниз полумесяц ее шлема.

Пчелы начали опускаться мне на плечи, как птицы на телефонные провода. Они расселись по моим рукам, по сетке, так что я почти перестала что-либо видеть за ними. Я люблю вас. Я люблю вас. Они покрыли мое тело, наполнили отвороты моих брюк.

Мое дыхание ускорялось, что-то обвивало кольцами мою грудь, сжимая ее все туже и туже – и вдруг, словно кто-то щелкнул выключателем паники, я ощутила, как все мое существо расслабилось. Сознание стало неестественно спокойным, словно какая-то часть меня вылетела из тела и уселась на древесном суку, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния. А другая часть меня пустилась в пляс с пчелами. Я не сдвинулась ни на дюйм, но мысленно кружилась вместе с ними в воздухе. Вступила в пчелиный конга-хоровод.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези