Тайная жизнь пчел

Однако были моменты сразу после пробуждения, когда я думала о своем прежнем доме – и мгновение-другое даже скучала по нему. А потом вспоминала, как стояла на коленях на полу в кухне и крупа вгрызалась в мои коленные чашечки или как пыталась обходить на цыпочках дурнопахнущую кучу скверного настроения Ти-Рэя, но обычно вляпывалась прямиком в нее. Вспоминала, как он накидывался на меня с воплем: «Иисусе С. Христе! Иисусе С. Христе!» Самую тяжелую пощечину от Ти-Рэя я получила, когда перебила его и спросила, что означает это «С». Одна быстрая прогулка по аллее памяти – и ностальгии по дому как не бывало. Розовый дом всяко лучше.

По пятам за Августой в кухню вошел Зак.

– Ого, ничего себе! Бамия и свиные отбивные на обед! Что бы это значило? – спросила Августа, обращаясь к Мэй.

Мэй наклонилась к ней и тихонько сказала:

– Прошло пять дней с тех пор, как я в последний раз была у стены.

И я видела, как она гордится этим фактом, как хочет верить, что дни истерических рыданий для нее позади, что этот обед с бамией – праздничное пиршество.

Августа улыбнулась сестре:

– Пять дней, серьезно? Что ж, это действительно заслуживает пира, – сказала она, а Мэй так и засияла солнышком.

Зак плюхнулся на стул.

– Ты закончил развозить мед? – спросила его Августа.

– Побывал везде, кроме конторы мистера Клейтона, – кивнул он.

Зак сидел и теребил в руках все, что попадалось на глаза. Вначале салфетку под горячее, потом разболтавшуюся пуговицу на рубашке. Ему явно не терпелось что-то рассказать.

Августа смерила его взглядом:

– Ну, выкладывай, что у тебя на уме.

– Вы не поверите, о чем говорят в городе, – тут же начал он. – Говорят, что Джек Пэланс в эти выходные приедет в Тибурон и привезет с собой цветную женщину!

Мы все побросали свои дела и переглянулись.

– Кто такой Джек Пэланс? – спросила Розалин. Хоть мы еще и не сели за стол, она уже вгрызлась в свиную отбивную и говорила с набитым ртом.

Я пыталась поймать ее взгляд, указывая на собственные сомкнутые губы, надеясь, что до нее дойдет намек.

– Кинозвезда, – ответил Зак.

Джун фыркнула:

– Ну не тупость ли? Что кинозвезда забыла в Тибуроне?

Зак пожал плечами:

– Говорят, здесь живет его сестра, он собирается навестить ее и намерен в пятницу повести свою цветную в кинотеатр. Не на балкон, а в партер, на места для белых!

Августа повернулась к Мэй:

– Сходи-ка на огород, собери свежих помидоров к обеду, ладно? – попросила она, потом подождала, пока Мэй выйдет за дверь.

Насколько я поняла, она опасалась, что попытка Джека Пэланса «интегрировать» местный кинотеатр сведет на нет весь смысл праздничного обеда.

– И что, люди по этому поводу волнуются? – спросила она Зака. Взгляд у нее был – серьезнее некуда.

– Да, мэм, – кивнул он. – Белые мужчины, что собираются в скобяной лавке Гаррета, сговариваются выставить оцепление вокруг кинотеатра.

– Господи, началось, – вздохнула Розалин.

Джун только длинно фыркнула – пффф! – а Августа покачала головой, и на меня впервые в жизни нахлынуло понимание, какое огромное значение мир приписывает пигментации кожи. В последнее время казалось, что пигментация кожи – это солнце, а все остальное во вселенной – вращающиеся вокруг него планеты. С тех пор как этим летом закончились школьные занятия, каждый день только и было слышно, что о цвете кожи. Меня уже воротило от этой темы.

В Сильване в начале лета ходил слух о том, что собирается приехать полный автобус народа из Нью-Йорка, чтобы «интегрировать» городской бассейн. Ух, какая поднялась паника! У нас на руках было ЧП городского масштаба, поскольку, на взгляд южан, нет ничего хуже, чем понаехавшие северяне, норовящие насадить на Юге свои порядки. Как раз после этого и случилась стычка с мужчинами на бензоколонке. Как по мне, так лучше бы Бог радикально убрал пигментацию кожи раз и навсегда.

Когда Мэй вернулась на кухню, Августа выразительно сказала:

– Приятного всем аппетита, – подразумевая, что Джек Пэланс не годится в темы для застольной беседы.

Мэй принесла три крупных помидора, и пока они с Розалин нарезали их, Августа сходила в гостиную и поставила на проигрыватель – настолько старый, что даже звукосниматель на нем приходилось опускать вручную – пластинку Нэта Кинга Коула. Августа с ума сходила по Нэту Кингу Коулу, и когда она вернулась на кухню, прибавив громкость до максимума, ее лоб собрался морщинками, как у людей, пробующих что-то настолько вкусное, что кажется, будто им больно. Джун, которая признавала только Бетховена и прочих классиков, задрала нос, пошла и уменьшила звук.

– Я так думать не могу, – пояснила она.

На что Августа сказала:

– Знаешь что? Ты слишком много думаешь. Было бы очень полезно иногда переставать думать и просто подчиняться чувствам.

Джун на это ответила, мол, благодарит покорно, она пообедает у себя в комнате.