Тайная жизнь пчел

– Знаешь, в одном эскимосском языке существует тридцать два слова для обозначения любви, – сказала Августа. – А у нас – всего одно. Наш язык такой ограниченный, что тебе приходится использовать одно и то же слово, говоря о любви к Розалин и о любви к кока-коле с орешками. Правда ведь, очень жаль, что у нас нет других способов сказать о ней?

Я кивнула, гадая, есть ли предел познаниям Августы. Видно, одна из книг, которые она читала в августе, своем именном месяце, в дополнительный час перед сном, была об эскимосах.

– Наверное, нам просто придется изобрести дополнительные способы говорить это, – сказала она. И улыбнулась. – Знаешь, я тоже люблю арахис с колой. И голубой – мой любимый цвет.

Слышали поговорку «Рыбак рыбака видит издалека»? Очень хорошо описывает мои ощущения.

Дальше пошла серия банок тупелового меда, который мы с Заком собрали на земле Клейтона Форреста, и еще пара банок фиолетового меда из улья, в который пчелы натаскали много бузинного сока. Это было красивое цветовое сочетание: кожу Богемской Мадонны оттеняло золото меда. К сожалению, на фоне фиолетового меда она смотрелась не так выигрышно.

– Как получилось, что ты стала маркировать свой мед Черной Мадонной? – спросила я.

Этот вопрос интересовал меня с первого дня. Ведь обычно производители меда клеят на банки всяких медвежат.

Августа замерла, держа банку в руке и глядя вдаль, словно ушла туда в поисках ответа, нахождение которого могло стать главным подарком этого дня.

– Жаль, что ты не видела «дочерей Марии», когда им впервые попалась на глаза эта этикетка. Знаешь почему? Потому что, когда они на нее смотрели, им впервые в жизни пришло в голову, что божество может быть и чернокожим. Видишь ли, Лили, каждому нужен Бог, который похож на него самого.

Я тоже пожалела, что меня не было рядом, когда «дочери Марии» совершили это великое открытие. Я представляла, как ликовали они в своих дивных шляпках. С развевающимися перьями.

Иногда я ловила себя на том, что трясу ступней, да так, что мясо чуть с кости не отваливается – «чертей качаю», как говорила Розалин. Вот и теперь, опустив глаза, я заметила, что она быстро-быстро дрожит. Обычно это случалось по вечерам, когда мы читали молитвы перед Мадонной в Цепях. Моим ногам словно хотелось вскочить и пуститься в пляс по комнате, исполняя конгу.

– И как же статуя черной Марии попала в вашу залу? – спросила я.

– Точно сказать не могу. Знаю только, что в какой-то момент она появилась в нашей семье. Помнишь историю об Обадии, который отнес статую в молитвенный дом? Как рабы уверовали, что это Мария, которая пришла, чтобы быть среди них?

Я кивнула. Эту историю я запомнила во всех подробностях. Я мысленно представляла ее не меньше сотни раз с тех пор, как впервые услышала. Обадия на коленях в грязи, склоненный над выброшенной на берег статуей. Статуя, гордо стоящая в молитвенном доме, кулак Мадонны в воздухе, и люди, подходящие по одному, чтобы коснуться ее сердца в надежде обрести немного сил, чтобы жить дальше.

– Так вот, – сказала Августа, продолжая клеить этикетки, – знаешь, это ведь на самом деле просто носовая фигура с какого-то старого корабля. Но людям необходимо утешение и спасение, так что, глядя на нее, они видели Марию, и поэтому дух Марии вселился в нее. На самом деле, ее дух присутствует везде, Лили, вот просто везде. Внутри камней, деревьев и даже людей. Но в некоторых местах он концентрируется и сияет по-особому.

Я никогда не думала об этом в таком ключе, и это открытие потрясло меня: может быть, я понятия не имею, в каком мире на самом деле живу, и, может быть, учителя в моей школе тоже этого не знают, судя по тому, как они говорят, что все состоит всего лишь из углерода, кислорода и минералов, самых скучных веществ, какие только можно себе представить. Я стала думать о мире, полном скрытых Марий, которые есть повсюду, и красных сердец, которые люди могли бы гладить и трогать – вот только мы их не узнаем.

Августа сгрузила банки с уже наклеенными этикетами в картонную коробку и поставила ее на пол, потом подтянула к себе новые банки.

– Я просто пытаюсь объяснить тебе, почему люди так заботились о Мадонне в Цепях, передавая ее из поколения в поколение. Насколько мы можем судить, примерно после Гражданской войны она перешла в собственность рода моей бабушки. Когда я была младше тебя, мы с Джун и Мэй – и Эйприл тоже, потому что тогда она еще была жива, – все мы на все лето ездили в гости к бабушке. Мы садились на ковер в зале, и Большая мама – так мы ее называли – рассказывала нам эту историю. И каждый раз, когда она завершала рассказ, Мэй просила: «Большая мама, расскажи еще раз», – и она начинала сначала и продолжала до самого конца. Клянусь, если бы ты прослушала мою грудь через стетоскоп, то услышала бы эту историю, которую снова и снова повторяет голос Большой мамы.