Тайная жизнь пчел

Дожидаясь, пока Августа вскроет коробку с новой партией этикеток «Черная Мадонна», я разглядывала кусок медовых сот. Люди не осознают, насколько пчелы умны – умнее даже, чем дельфины. Пчелы достаточно хорошо разбираются в геометрии, чтобы возводить бесконечные ряды идеальных шестиугольников с такими ровными сторонами, что они кажутся выстроенными по линейке. Они берут обычный цветочный нектар и превращают его в вещество, которым все люди на свете обожают поливать бисквиты. И я сама была свидетелем, как за какие-то пятнадцать минут примерно пятьдесят тысяч пчел обнаружили пустые магазинные корпуса, которые Августа оставила им для очистки, передавая друг другу информацию об этом на каком-то высокоразвитом пчелином языке. Но главное, они были трудолюбивы настолько, что буквально могли уработаться до смерти. Иногда мне так и хотелось сказать им: Расслабьтесь, отдохните чуть-чуть, вы это заслужили.

Когда Августа полезла в коробку за этикетками, я разглядела адрес отправителя: Сувенирный магазин монастыря Святой Девы, п/я 45, Сент-Пол, Миннесота. Потом она вынула из ящика стола пухлый конверт и высыпала из него десятки других этикеток, меньшего размера, с отпечатанными буквами: Мед «Черная Мадонна» – Тибурон, Южная Каролина.

Я должна была проводить мокрой губкой по оборотной стороне этикеток обоих видов и передавать Августе, которая лепила их на банки. Но я на минуту зависла, созерцая изображение Черной Мадонны, которое столько раз рассматривала, не в силах отвести взгляд от маленькой дощечки, принадлежавшей моей матери. Я любовалась роскошной золотой шалью, наброшенной на ее голову, украшенной красными звездочками. Ее глаза светились тайной и добротой, а кожа была темно-коричневой с блеском – темнее хлебных гренок и словно слегка намазанная маслом. Каждый раз, когда я думала, что моя собственная мать смотрела на ту же картинку, у меня в груди что-то екало.

Мне и думать не хотелось, где могла бы я оказаться в итоге, если бы не увидела этикетки с изображением Черной Мадонны в тот день в магазине Фрогмора Стю. Наверное, кочевала бы по всей Южной Каролине, ночуя на берегу ручьев. Пила бы воду из прудов вместе с коровами. Присаживалась бы пописать, прячась в кустах персидской сирени и мечтая о такой радости, как туалетная бумага.

– Надеюсь, ты не поймешь меня неправильно, – начала я, – но я никогда не думала о Деве Марии как о цветной, пока не увидела эту картинку.

– Темноликая Мария – не такая редкость, как ты думаешь, – отозвалась Августа. – Таких сотни в Европе, например, во Франции и Испании. Та, которую мы клеим на свой мед, стара, как горы. Это Черная Мадонна из Брезничара в Богемии.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила я.

Она опустила руки и улыбнулась, словно мой вопрос пробудил сладкое, давно позабытое воспоминание.

– Наверное, мне пришлось бы сказать, что все началось с молитвенных карточек моей матери. Она когда-то их собирала, как прежде делали все добрые католики – ну, это такие открытки с изображениями святых. Она обменивалась ими с другими коллекционерами, прямо как мальчишки меняются бейсбольными карточками, – тут Августа от души расхохоталась. – Готова поклясться, у нее было не меньше десятка карточек с Черной Мадонной. Я обожала играть с ее коллекцией, особенно с Черными Мадоннами. Потом, пойдя в школу, я прочла о них все, что смогла найти. Вот как я узнала о Черной Мадонне из Брезничара в Богемии.

Я попыталась выговорить это название – Брезничар, но язык не слушался.

– Ну, полное имя я произнести не могу, – сдалась я, – зато ее образ очень люблю.

Я смочила оборот этикетки и стала смотреть, как Августа наклеивает ее на банку, потом под ней клеит вторую этикетку – как уже проделывала это десять тысяч раз.

– А что еще ты любишь, Лили?

Никто прежде не задавал мне этого вопроса. Что я люблю? Ни с того ни с сего мне захотелось сказать, что я люблю фотографию своей матери, как она опирается на машину, и волосы у нее совсем как мои, а еще люблю ее перчатки и иконку черной Марии с непроизносимой фамилией, но мне пришлось проглотить эти слова, затолкать их обратно.

Вслух я сказала:

– Ну, я люблю Розалин и еще люблю писать рассказы и стихи… меня хлебом не корми, дай что-нибудь написать…

После этого мне пришлось всерьез призадуматься.

Я продолжила:

– Может, это и глупо, но после уроков я люблю выпить кока-колы с соленым арахисом, насыпанным прямо в бутылку. А когда она заканчивается, люблю перевернуть бутылку и узнать, где ее сделали.

Однажды мне попалась бутылка из Массачусетса, и я хранила ее как напоминание о том, какой большой путь можно проделать за жизнь.

– И еще я люблю голубой цвет – настоящий ярко-голубой, как шляпка, которую Мэй надевала на встречу «дочерей Марии». А еще с тех пор, как попала сюда, я научилась любить пчел и мед.

Мне хотелось добавить – и тебя, я люблю тебя, – но было слишком неловко.