Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Кабинет был в меру просторен и удобен для работы: широкие окна, большой дубовый стол еще дореволюционной выделки с набором канцелярских «инструментов» для хорошо отлаженных действий, экономивших время и создающих комфорт его владельцу. Вдоль одной стены пространный книжный шкаф, в основном со справочной литературой. На стенах таблицы и графики со значками, понятными только посвященным. Хозяин кабинета — худощавый симпатичный человек с умным проницательным взором и доброжелательной улыбкой.

— Садись, Максим, — жестом показал на стул Влас, удивив меня столь простым обращением на «ты» и по имени, что было совсем не характерным для него. А он, словно подслушав мои мысли, добавил: — Тебя не шокирует мое «тыканье»? Уж очень серьезный будет у нас разговор, и, надеюсь, по душам…

В подобных ситуациях смущение совсем не свойственно мне, и я честно ответил, что озадачен, но значит, так удобнее. Даже попытался блеснуть эрудицией:

— На Руси даже князья говорили друг другу «ты», и Петр Первый так всех величал, а они его…

— Ну, мы с тобой не князья и не из когорты Петра, хотя тоже российского рода профессии, которой тоже есть чем гордиться… Расскажи-ка, как съездил в Лондон? В двух словах.

Глаза его излучали теплоту и светились живым интересом к собеседнику. Таким я его еще не видел. Обычно он был озабочен, и только здороваясь, улыбался короткой и доброй улыбкой. Зная его нетерпеливую конкретность в беседе, я приготовился коротко изложить суть вопроса.

Обрисовал впечатления от ознакомительной поездки в страну Туманного Альбиона, с жизнью которого я обстоятельно знакомился во время учебы в разведшколе. Осветил три вопроса: изучение города, заведение связей и обкатка английского языка. О выполнении задания по вопросам контрразведки говорить не стал, так как уже знал, что Влас в курсе дела.

Мой шеф одобрительно кивал, вопросов не задавал. Но я чувствовал, что не за этим он вызвал меня к себе. Что-то подсказывало мне о необычности встречи — уж очень изучающим был его взгляд, который как бы говорил: «А стоит ли начинать серьезный разговор?»

Видимо решившись, Влас начал беседу, последующая оценка которой повергла меня в смятение. Влас предупредил, что одним из условий беседы является: ни с кем нельзя советоваться по ее содержанию.

— Ты должен оставаться с мыслями о возможно принятом архиважном решении один на один на дни, месяцы, годы, если хочешь — десятилетия…

Наступила пауза, видимо короткая, а для меня она показалась вечностью. Ожидание становилось нетерпимым. Влас понял это и стал излагать суть вопроса, подойдя к нему с необычного края.

— Ты, видимо, знаешь, что я занимаюсь научно-технической разведкой со второй половины тридцатых годов? Нас тогда было три человека, сведенных в группу. Правда, и средства из числа агентуры у нас были немалые. Но как структура разведки, НТР лишь с середины пятидесятых заняла достойное место в нашем разведывательном Главке. Был создан отдел, сотрудниками которого мы с тобой сегодня являемся…

Невысокая, крепкая фигура прохаживающегося по кабинету временами вспыхивала облачком искрящихся седых волос, когда голова оказывалась против солнечного света, обильно льющегося в окна восьмого этажа нашего внушительного здания разведки.

Я был весь внимание. Но ни волнения, ни тревожности в общении с руководителем я не испытывал — атмосфера в кабинете была более чем доверительная. И создал ее в считанные минуты Чекист-Разведчик.

— …сейчас нас в отделе несколько десятков человек, — продолжал Влас, — чуть больше ста. Созданы «точки» в десятках стран мира с нашими сотрудниками по линии НТР. А эффективность? Удельный вес выполненных заданий, не говоря уж о качестве, на душу разведчика-энтээровца невелик… В чем же дело?

Он обращался ко мне с этим сложнейшим вопросом. К человеку, который чуть больше года назад пришел в отдел. Но отвечать было нужно и, как я понимал, конкретно. Интуиция подсказывала: высказываться придется собственными мыслями, свое мнение излагать. Что я и сделал:

— В Лондоне пришлось говорить по душам с товарищем из нашей группы «химия». Его время буквально растаскивается по различным мероприятиям организационного характера, в интересах «точки», конечно, но не НТР…

— Любопытно подмечено, — улыбнулся моей горячности Влас, — хотя и слишком категорично.

— Я понимаю, что работа по линии «точки» нужна и нужна — это ведь «для всех». Но как быть с концентрацией усилий на одном, главном участке?

— И что же делать? — подталкивал меня к откровенности Влас. — Ты же не только в Лондоне беседовал, но и с отпускниками здесь, в Москве?

— Они так же жалуются на нехватку времени из-за побочных дел, которые, как ни крути, а все же здорово дезорганизуют их работу по личному разведзаданию.

— Итак, как я понял, главное — время? Фактор времени? Использование его на основном направлении… Принцип главного временнóго и содержательного удара.

— А если — хорошо замаскированное прикрытие, ну, например, глубокое? — робко высказался я, думая о свободе действий моих коллег с позиции прикрытия и с широким использованием его в интересах дела.